Он оборачивается, улыбается сначала типу в коридоре, потом мне.

– Нет, что вы, Джонатан. Я угрожаю вашей матушке. Ты же понимаешь, сопляк, что я не ради тебя сюда приехал.

Он выдувает клуб дыма из трубки, поднимает куклу с пола и небрежно швыряет ее на шахматную доску. Фигуры разлетаются по детской. Ярость сдергивает меня с места, как марионетку, швыряет на него, а он ловит мой кулак и поворачивает меня на лету. Громадные руки сдавливают мне горло, шею обдает гнилостное дыхание.

– Побеседуй с матушкой, Джонатан, – шипит он, сжимая мне глотку так, что перед глазами плывут черные пятна. – А не то я приду к ней с визитом.

Он дает мне время осмыслить сказанное, а потом выпускает меня.

Падаю на колени, хватаюсь за шею, жадно глотаю воздух.

– И не мешало бы укоротить твой дурацкий нрав. – Он тычет в мою сторону трубкой. – Не волнуйся, мой приятель тебе поможет, он в этом деле мастак.

Я злобно пялюсь на него снизу вверх, но он уже выходит в коридор и кивает своему спутнику. Громила переступает порог детской, равнодушно смотрит на меня, стаскивает пиджак.

– Вставай, сынок, – говорит он. – Чем раньше начнем, тем скорее закончим.

Теперь он кажется еще огромнее, чем в дверях. Грудь как щит, бицепсы вот-вот прорвут рукава. Он делает шаг вперед, и меня обуревает паника; пальцы лихорадочно ищут, чем бы его ударить, нащупывают тяжелую шахматную доску.

Не раздумывая, я швыряю ее в него.

Время останавливается. Шахматная доска повисает в воздухе, поворачивается в своем невероятном полете, за нее цепляется все мое будущее. Очевидно, на этот раз удача мне благоволит: доска с тошнотворным хрустом врезается ему в лицо. Он сдавленно вскрикивает, отшатывается к стене.

Кровь заливает ему пальцы, а я вскакиваю и бросаюсь в коридор. Стэнуин злобно вопит мне вслед. Оглядываюсь на бегу: Стэнуин, багровый от гнева, выходит из своей приемной. Мчусь вниз по лестнице, устремляюсь к гостиной, где собрались на завтрак сонные обитатели особняка. Доктор Дикки перешучивается с Майклом Хардкаслом и Клиффордом Харрингтоном, флотским офицером, с которым я познакомился за ужином, а Каннингем накладывает гору еды на серебряный поднос, чтобы отнести завтрак в апартаменты Рейвенкорта.

Внезапно голоса смолкают, – похоже, в гостиную входит Стэнуин. Я выскальзываю в кабинет, прячусь за дверь. От потрясения весь дрожу, сердце колотится, едва не раскалывая ребра. Хочется рыдать и хохотать во весь голос, дико заорать, наброситься на Стэнуина, чем-нибудь его поколотить. Неимоверным усилием воли заставляю себя стоять неподвижно, иначе я потеряю и это обличье, и еще один драгоценный день.

Смотрю в щелку между створкой двери и дверной рамой: Стэнуин хватает гостей за плечи, поворачивает их к себе, ищет меня. Люди перед ним расступаются, неразборчиво бормочут извинения. Все настолько в его власти, что ни один из них не противится грубому обращению. Похоже, он может прилюдно избить меня до смерти, никто и слова не скажет. Нет, от них помощи не дождаться.

Пальцы касаются чего-то холодного. Опускаю глаза: рука сжимает тяжелую сигаретницу.

Дарби вооружается.

Я шиплю от досады, потом снова смотрю в щелку и едва не вскрикиваю.

Стэнуин направляется прямо в кабинет.

Спрятаться негде, а в библиотеку не сбежать, потому что туда ведет та самая дверь, в которую он вот-вот войдет. Я в западне.

Беру с полки сигаретницу, вдыхаю полной грудью, готовлюсь наброситься на него.

В кабинет никто не заходит.

Снова смотрю в щелку. В гостиной Стэнуина уже нет.

Замираю в нерешительности, но Дарби не знает подобного чувства. Ему не хватает терпения, и вскоре, сам того не желая, я выглядываю за дверь.

И тут же вижу Стэнуина.

Он стоит ко мне спиной, разговаривает с доктором Дикки. Мне не слышно, о чем они беседуют, но добрый доктор выходит из комнаты – скорее всего, отправляется на помощь раненому телохранителю Стэнуина.

«У него есть снотворное».

Меня осеняет вполне сложившаяся мысль.

Только сначала надо незаметно выбраться из кабинета.

Из гостиной кто-то окликает Стэнуина. Как только он скрывается из виду, я выпускаю из рук сигаретницу и несусь к галерее кружным путем, огибая вестибюль.

Перехватываю доктора Дикки в дверях его спальни. Он держит в руках саквояж, улыбается мне, дурацкие усы подскакивают до самых глаз.

– А, юный Джонатан! – восклицает он. – Как самочувствие? Вы что-то запыхались.

– Все отлично. – Я прибавляю шагу, чтобы не отставать. – Точнее, не совсем. Хочу попросить вас об одолжении.

Он подозрительно щурится:

– И что вы на этот раз натворили?

– Мне нужно, чтобы вы дали снотворное вашему пациенту.

– Снотворное? Это еще зачем?

– Затем, что он угрожает моей матушке.

– Миллисент? – Доктор останавливается, с неожиданной силой хватает меня за руку. – Джонатан, в чем дело?

– Она задолжала Стэнуину.

Он огорченно разжимает пальцы и, лишенный своей всегдашней бодрости, превращается в усталого старика; морщины на лице проступают четче, следы давних горестей явственнее. На миг мне делается стыдно за свое поведение, но я тут же вспоминаю, с каким видом он вколол снотворное дворецкому, и никаких угрызений совести больше не испытываю.

– Ох, и Миллисент у него под пятой! – вздыхает доктор. – Что ж, неудивительно, у мерзавца на всех и каждого найдется управа. А я так надеялся…

Он замедляет шаг. Мы выходим на площадку лестницы, ведущей вниз, к вестибюлю, откуда веет холодом. Парадная дверь распахнута, какие-то старики выходят на прогулку, уносят с собой смех.

Стэнуина нигде не видно.

– Значит, негодяй угрожал вашей матушке, поэтому вы на него набросились? – Поразмыслив, Дикки улыбается и хлопает меня по плечу. – Молодец, весь в отца. А зачем вам понадобилось усыплять громилу?

– Мне надо поговорить с матушкой прежде, чем Стэнуин к ней заявится.

Вдобавок ко всем своим изъянам Дарби – великолепный обманщик; ложь легко слетает с языка. Доктор Дикки молчит, обдумывает услышанное, обминает и раскатывает его, как тесто. Мы входим в нежилое восточное крыло.

– У меня есть подходящий препарат, негодяй проспит весь день! – Добрый доктор прищелкивает пальцами. – Подождите здесь, я дам вам знать, когда все будет готово.

Он расправляет плечи, выкатывает грудь колесом и шагает в спальню Стэнуина, как старый солдат на поле боя.

В коридоре меня легко заметить, поэтому, как только Дикки скрывается из виду, я вхожу в ближайшую дверь. Из надтреснутого зеркала на меня смотрит мое отражение. Вчера я считал, что хуже облика Рейвенкорта ничего быть не может, но, оказывается, Дарби то еще мучение: неугомонный злобный коротышка, который постоянно создает себе проблемы. Мне очень хочется от него избавиться.