Но «непобедимая» испанская Армада так и не добралась до английских берегов. Использовав свой новый гибридный флот с усовершенствованными кораблями и непредсказуемыми приемами атаки, англичане быстро и полностью истребили испанскую флотилию. Поражение Армады стало концом испанского превосходства на морях, началом нового ландшафта власти в Европе и заложило основы торговой Британской империи.

Но корнями все эти события уходили в куда более банальную домашнюю вражду между сестрами.

Другими словами этого не скажешь: Генрих VIII был придурком. У него было две дочери, Мария и Елизавета. Мария была дочерью его первой жены, набожной испанской католической королевы Екатерины Арагонской. Елизавета была дочерью его второй жены, протестантки и соблазнительницы Анны Болейн. Когда Генрих принял радикальное решение поменять Екатерину на Анну, он выгнал и Марию. Вы же сами знаете, что развод больнее всего бьет по детям.

Более того, Генрих VIII, как настоящий подонок, запретил «безутешным» матери и дочери видеться – навсегда. Его слово оказалось законом, так как Екатерина умерла спустя несколько лет, так больше и не увидев дочь. Елизавета и ее мать Анна несколько лет пользовались милостями Генриха, но в конце концов он обошелся с ними ничуть не лучше, чем с первыми женой и дочерью. А в случае с Анной все сложилось намного хуже.

Генрих вступал в брак с еще четырьмя женщинами, в основном ради богатства, а потом умер. Но матримониальные экзерсисы монарха, безумные траты и революционный разрыв с Римом оставили страну в разрухе, дети (как и подданные) готовы были рвать друг другу глотки, а королевство оказалось брошенным на милость континента, переживавшего религиозную смуту. Англия была особо уязвима перед лицом мощной Испании, находившейся на пике влияния и военного могущества.

Соперничество между двумя дочерьми Генриха VIII не прекратилось после его смерти. Их конфликт заронил зерно, из которого разрослось эпическое противостояние. Он оказался достаточно серьезным, чтобы кардинально разделить две эпохи, старую и новую, позволив одной кануть во мраке прошлого, а другой продолжаться и превратиться в так называемый Золотой век Англии.

Впечатляет, если учесть, что все началось с борьбы за жемчужину.

В тюдоровской Англии драгоценные камни были не просто сверкающими побрякушками. Они были средством общения. Драгоценные украшения, разумеется, сообщали окружающим о богатстве и социальном статусе их владельца. Но они также указывали на его ранг, социальные связи, семью и друзей, а также на политические пристрастия. Драгоценными камнями обменивались, чтобы скрепить сделку или заключить договор, а иногда просто для того, чтобы показать свое благоволение или выразить намерения. Украшения были и средством личного общения, порой скрепляя наполовину заключенные контракты. В современном обществе от этой традиции остались лишь корона и обручальное кольцо, предметы, все еще сохраняющие мощное символическое значение, отличающееся от их практического значения.

Генрих VIII всегда явно выражал свои пристрастия или свое неудовольствие. Когда король «ухаживал» за Анной Болейн, он осыпал ее драгоценностями, достойными настоящей королевы, от многих из которых она поначалу отказалась. Она хотела получить драгоценности Екатерины – драгоценности короны – или ничего. Позднее, когда Джейн Сеймур наконец родила Эдуарда, единственного сына Генриха VIII, король выразил свою любовь к сыну доступным ему способом – в каратах. В письме Эдуарда отцу читаем: «Я также благодарю Вас за то, что Вы подарили мне великолепные и дорогие подарки, такие как цепи, кольца, пуговицы с драгоценными камнями, цепочки на шею и булавки, ожерелья, одежду и многие другие вещи; эти вещи и дары пропитаны Вашей отцовской любовью ко мне, поскольку, когда бы Вы меня не любили, Вы бы не подарили мне все эти драгоценные подарки»[151].

Какими бы запутанными ни были рассуждения Эдуарда, он хотя бы находился в лучшем положении, чем две его сводные сестры. Они были практически полностью лишены любви и щедрости отца, хотя иногда он ради собственного удовольствия оказывал милость то одной дочери, то другой, настраивая их друг против друга.

Мария, старшая, была набожной, рассудительной, уверенной в своей правоте и мрачной. Она во всем оставалась маминой дочкой и была в большей степени испанкой, чем англичанкой. То, что она была несговорчивой и вспыльчивой, как и ее отец, только ухудшало ситуацию. Понятно, что после горького расставания ее родителей ни одно из этих качеств не могло сделать Марию привлекательной в глазах отца.

Елизавета, дочь темноглазой соблазнительницы Анны Болейн, став королевой, во многом напоминала своего отца. Но в юности она демонстрировала хитроумные, очаровательные и даже манипуляторские замашки, которые она унаследовала от своей матери. Она была блестящей, красивой, харизматичной и могла флиртовать на полудюжине языков к тому времени, как ей исполнилось четырнадцать. В отличие от Марии, Елизавета была англичанкой до мозга костей, но с признаками образованности, континентального духа и определенной моральной гибкости. Она тоже была похожа на мать[152], с такой же длинной шеей и гипнотическими черными глазами.

То, что на него смотрели две точные копии двух покойных жен, наверняка заставляло Генрих VIII испытывать определенный дискомфорт. Этим, вероятно, и объясняется то, как он обращался с дочерьми. К счастью, для короля родительские обязанности никогда не стояли на первом месте. У Генриха VIII всегда оказывалась под рукой новая жена, которая и занималась детьми.

Когда Генрих бросил Екатерину ради Анны, королева взялась за свое моральное, юридическое и духовное оружие. Она не согласилась на аннулирование брака. Мария испытывала те же чувства и не отреклась от матери, поэтому Генрих VIII лишил ее наследства. Он отобрал у нее все титулы и имущество, включая драгоценности, и отдал все новой принцессе – Елизавете. Самым унизительным было то, что Генрих заставил Марию прислуживать только что родившейся сводной сестре.

Анна долгое время считала Марию угрозой, особенно когда ей не удалось родить мужу сына-наследника. В какой-то момент Анна даже заговаривала об убийстве Марии, утверждая, что «она моя смерть, или я ее»[153]. По мнению биографа Трэйси Борман, Анна «мгновенно решилась сделать все, что было в ее власти, чтобы пошатнуть положение Марии – если не уничтожить ее совсем, – стараясь взять все, что принадлежало ей, и отдать Елизавете. Это включало даже ее имя: Анна свирепо требовала, чтобы при крещении ее новорожденную дочь нарекли Марией»[154]. Все это подготовило почву для сражения между двумя девочками. Они сражались за все, включая само право на жизнь.