Пришвин записал в дневнике 30 октября 1919 г.: «Был митинг, и некоторые наши рабочие прониклись мыслью, что нельзя быть посередине. Я сказал одному, что это легче — быть с теми или другими. «А как же, — сказал он, — быть ни с теми, ни с другими, как?» — «С самим собою». — «Так это вне общественности!» — ответил таким тоном, что о существовании вне общественности он не хочет ничего и слышать».

Но последние 50 лет наша культура менялась, возник раскол. Он углубляется и расширяется. Тут — главная проблема разделения и объединения русских. Открыто обнаружился этот раскол весной 1991 г., когда готовилась приватизация. Горбачевская пресса тогда стала говорить о большинстве русских буквально на языке кальвинистов XVIII века — как о «расе отверженных» (лентяи, рабы, социальные иждивенцы, пьяницы и т. д.). Тогда казалось, что это просто идеологическая ругань, получат они вожделенную собственность, и это пройдет. Ну, будет русская буржуазия нас понемногу эксплуатировать, но все же народ не разделится.

На другой стороне думали иначе. В феврале 1991 г. газета «Утро России» (партии Новодворской) предрекала гражданскую войну. Кого с кем? Вот кого: «Сражаться будут две нации: новые русские и старые русские. Те, кто смогут прижиться к новой эпохе и те, кому это не дано. И хотя говорим мы на одном языке, фактически мы две нации, как в свое время американцы Северных и Южных штатов».

От слов перешли к делу, старых русских вытеснили из их социального жизненного пространства. Крестьян оторвали от земли, из 10 млн. работников колхозов и совхозов сохранили свои рабочие места менее 2 миллионов. Половину рабочих и инженеров (10 млн.) выбросили с заводов. Эти «лишние люди» в массе своей терпят бедствие. Но мы говорим не о социальной стороне дела. Старые русские оказались в массе своей угнетенным и обездоленным народом, поскольку к концу XX века современное механизированное и высокотехнологичное хозяйство и научно-техническая деятельность стали основой национального типа хозяйства русских. Они уже не смогут вернуться к сохе и ремеслу как норме.

А те, кто пошел по дороге социального расизма, в виду этого бедствия стали звереть и в поисках оправдания еще сильнее раскручивать свою ненависть к «лузерам». На множестве сайтов и в «живых журналах» о бедной половине русских говорят уже как о недочеловеках. Обращаться к логике и совести «новых» бесполезно. Мы с ними — уже не один народ, изжито то «горизонтальное товарищество», что соединяет людей в нацию, делает их «своими». И раскол этот не совпадает с социальным расслоением — среди бедных тоже немало таких «кальвинистов», просто они считают, что им лично пока что не везет. А среди богатых немало типичных «старых русских», которые, доведись до «гражданки», будут вместе с нами.

Самое сложное — с той третью русских, у которых закружилась голова. В душе, как и раньше, они «с обществом», но под давлением идеологии начали говорить на языке индивидуализма и завидовать успеху «предпринимателей». Вот с кем надо разговаривать и не доводить расхождения по частным вопросам до раскола. Глупо русскому человеку напяливать на себя маску крутого индивидуалиста. Это проигрышный выбор.

Сейчас поддерживается неустойчивое равновесие. Если на него не воздействовать, сдвиг продолжится в сторону распада русского народа и государства. Вопрос в том, есть ли силы, способные остановить его, пока дрейф не станет лавинообразным. В целом прогноз тревожен. Массовое сознание в России движется в тупик. Главное, что угроза вырождения России воспринимается большой частью русских как вполне реальная и приемлемая. Никаких попыток сплотиться для ее предотвращения не наблюдается. Скорее, люди думают о способах личного спасения и выживания небольших общностей (семейств, родов, кланов).

Обрезав советские корни, русские не обрели других и становятся людьми ниоткуда, идущими в никуда. Когда они дойдут до нужной кондиции, их богатства и человеческий материал будут потреблены более жизнеспособными цивилизациями. Многих в нынешней России такой вариант устраивает, поскольку они питают иллюзию, что они лично (их дети) попадут в число избранных.

Но исход вовсе не предопределен. Если русская молодежь хочет выжить как этническая общность, она должна хладнокровно рассмотреть все варианты будущего и определиться. Уйти от ответственности не выйдет.

Эти грустные строки написал Александр Блок в 1908 году, размышляя о кризисе, который привел к революции. Они перекликаются с тем, что происходит с нами сегодня — в буквальном смысле.

Мы не раз подходили к вопросу о том, какие связи соединяют людей в народ. К ним относятся и общее мировоззренческое ядро, и общий язык понятий и смыслов, и наличие непрерывного низового обмена мнениями о важных общих делах, и способность собраться для того, чтобы отвести опасности, угрожающие общему пространству своего народа. Укреплять все эти связи — и значит объединять наш народ, который разделяет, растаскивает нынешняя реформа.

Мы видим, что деиндустриализация выталкивает русских из их цивилизационного пространства и рассыпает народ. Да, система трудовой (и прежде всего сложной производственной) деятельности — важный механизм создания и укрепления связей национальной солидарности. Но не менее важной частью русского цивилизационного пространства является и та культурная среда (техносфера), в которой протекает обыденная жизнь нашего народа вне труда — его быт.

В этой среде происходит, наверное, 3/4 жизни человека — его детство и старость, семейная жизнь и большая часть досуга. Эта часть искусственного мира культуры развивается примерно в том же ритме, что и производство — и система связей народа развивается вместе с ними.

Устройство быта людей — один из механизмов, непрерывно плетущих этнические связи между людьми. Резкие и глубокие изменения нарушают этот механизм, а иногда могут и перепрограммировать его на разрыв связей народа — на отрыв одной части от другой, а потом и на «рассыпание» большинства.

Раньше это значение быта было вбито в коллективную память, и каждый народ охранял традиции своего быта как залог этнического существования. Эти традиции стремились сохранить даже ценой больших дополнительных затрат. Русские переселенцы XVII — начала XX веков на юге Украины строили рубленые дома из бревен, которые с чрезвычайными усилиями и затратами привозили за сотни километров. Неимущие семьи предпочитали по нескольку лет жить в землянках, копя деньги на «дом», но не строили саманные мазанки, как местное население.

Но, как мы уже говорили, народ — сложная система, он живет в развитии или угасает. Наряду с устойчивостью традиции ему необходима способность к обновлению, изменению. Главное — не нарушить баланс устойчивости и изменчивости.

Русский народ пережил в XX веке тяжелейшую травму урбанизации — за короткий срок десятки миллионов человек переселились в города, их быт сильно изменился. В ходе этого болезненного процесса русская культура проявила удивительную пластичность, которая позволила избежать многих социальных болезней и рассыпания народа. Прежнее поколение сумело перенести в город очень многие черты деревенского общинного быта, они помогли сделать приспособление к городу более плавным. Соответственно строились и наши городские системы, в них был усилен коммунальный (т. е. общинный) характер.