– Ahora viene*.

* С прибытием (исп.). – Примеч. пер.

Команданте – пожилой мужчина с темным грубым лицом и светло-серыми глазами. Пожав руку, он принимается изучать бумаги Ли на столе. Сев на стул, солдат откидывается к стене.

Внезапно команданте поднимает глаза сияющие в темном кабинете под мокрыми деревьями.

– Сеньор, у вас документы не в порядке. Нет разрешения на путешествие за пределы столичного округа. Нет ни отметки полиции ни заверенных показаний о вашем статусе ни специального пропуска сюда.

– Но я здесь уже…

– Еще одно нарушение. Виза просрочена.

– Но у меня и не было никакой визы.

– Что является еще более тяжким нарушением. Вы должны немедленно вернуться в столицу. – Он насмешливо смотрит на Ли и разводит руками. Юный солдат чешет в паху. Бросив взгляд вниз он расстегивает пояс ширинку и достает член с набухшей головкой и шевелящимся, крепнущим стволом. Оттянутый вниз пенис хлопает его по животу. Балансируя на двух ножках стула. Ли обеими руками вцепляется в естество, изображая, будто пилотирует самолет, поливает огнем землю внизу.

– Смирно! – рявкает команданте. Паренек встает по стойке «смирно», и штаны падают на щиколотки. Тело его в солнечных лучах подобно засаленной меди, член неистово пульсирует.

– Али отвезет тебя на служебном грузовике в Макоа. Там сядешь на автобус до столицы. Кстати, мой друг может тебе помочь. – Он протягивает Ли визитку, где написано «Гонзалес де Карне, визовые разрешения».

Иисуса так и не выполнившего своих обещаний снимают с креста и увозят на «скорой помощи». Дело происходит в восточном Сент-Луисе.

– Они когда-нибудь сами это делают? – спрашивает Карл у крупье за столиком для блэкджека.

– Естественно, нет. Что такое, по-твоему, самоубийство? Восемь часов на ногах режут меня без ножа, а попробуй упусти одного джанкового пердуна, и босс устроит мне веселую жизнь. Всяк норовит крупье обидеть. Вообще жизни нет.

Карл через членоворота вошел в город. Каменные улицы, заросшие сорняками и вьюном, известняковые хижины с соломенными крышами. Местные жители нагишом валяются перед домом на обочине, смотрят пустыми глазами, словно высосанные досуха. Под их немыми взглядами у Карла набухают губы, в глазах темнеет от вожделения, стискивающего пах и внутренности, темные удовольствия так возбуждают, легкие, до предела набрав воздуха, трутся о ребра.

Посреди поля стоит каменная фигура Бога кукурузы, двенадцати футов ростом, пенис извергает каменное семя и побеги маиса, лицо строгое отстраненное незамутненное смотрит с мальчишеской издевкой – невинная жестокость видна в полных губах, выкрашенных в багрянец, извращенная ласка в опущенных глазах…

Охранник выдал Карлу маску пожилой индианки-крестьянки со следами былой красоты – опухшую рябую пятнистую с деснами изъеденными бразильскими язвами. А теперь просим, так сказать, обеспечить звуковое сопровождение. Ах любимый ах дрожащий ягуар ах утренний ветер. Команданте одевается и смотрит на Карла со слабоуловимой враждебностью.

– Подождите в кабинете, пожалуйста.

Через пару минутой выходит, застегивая китель.

– Аптека? Вроде бы есть по ту сторону лагуны. Ядам проводника.

Проводник – пацан лет четырнадцати, черный, как уголь, с тонкими чертами и мягкими звериными ушами. Тело его дрожит от желания служить и угождать. Они идут по грязным улицам где разлагаются свиньи и стервятники пожирают гнилые туши скатов и дельфинов. Паренек так и скачет вокруг Карла. С невероятной скоростью взбирается на деревья, рвет там химою и прочие фрукты, с робкой улыбкой предлагает их Карлу.

Призрачный техник кричит: «НА ЛИНИЮ ОГНЯ!»

Кадеты Смерти маршируют, отдают честь предъявляют оружие к осмотру.

– Короче в Америке меня послали ко всем чертям и вышвырнули на пенсию какой-то там дядя платит мне пособие но его не хватает чтобы выбраться отсюда – в этой жопе мира оно целиком уходит на джанк.

Распахнутые глаза колядовщиков заглядывают в венецианское окно. Отец с матерью косятся на сына – тот с могучим стояком озверело зарывается под елкой в кучу рубашек ленточек и подарочной обертки электрические поезда носятся, как оглашенные а паровые двигатели издают трели. Он сидит с отсутствующим стояком читает комиксы жует жвачку, далекий, недосягаемый, не видит собственное будущее – родители бормочут через стеклянную стену комнаты казни, бормочущие призраки сгорают в загустевшем нарциссизме, кричат о теле, шкварчащем в схеме со штанами Нексуса. Время от времени он сбивает с елки украшения из зулусской духовой трубки.

– Эй, сестричка, подь сюды.

Она кидает на него взгляд и обалдевает…

– Буби Брествуд, как ты можешь, тебе должно быть стыдно. – Она склоняется над кроватью, глядя на него… – Я все расскажу мамочке.

– Не зли ее она и так вся на нервяках от джанковой ломки ее сунули в морозильник – старый дядя Элбер привык торговать месивом матушки Ли мол, это новое средство от него про джанк и думать забудешь но лично я сомневаюсь. Как же она завоняла когда отрубили ток во время электромагнитной бури со снегом поломала нам всю работу… Присядь сестричка. Покажу тебе кое-что забавное.

– Ой, Буббер, какая прелесть.

– Так и думал, что тебе понравится. От меня телки как на иголках. Любят они это дело. Да, ты потеряла свою драгоценность и не можешь теперь без этого, да? – сказал старый извращенец юной деве, расстегивая ширинку… – Вот он мой красавец. Вот он милый Джонни-бой возвращается домой.

Снова Пуэрто-Хоселито, пирамида, заросшая вьюном, древняя площадка для игры в мяч. Ребята смотрят на роспись, на стелы, хихикают, тычут пальцем, пихают друг друга, ржут. С одной стороны города – стена джунглей, с другой – снежные пики. Чистая река течет насквозь. На известняковом утесе стоит общественный туалет, те, кто заседает в нем, отлично видны. Воды реки наполняют многочисленные бассейны, где люди купаются и стирают вещи. Некоторые стелы упали, и теперь завалены мусором и говном. Большая каменная голова лежит на боку, верхнюю губу разъела болезнь. Посреди заброшенной площади торчит каменный член высотой в сотню футов. Из головки временами вылетают клубы пара. С одной стороны площадь уходит вниз, там образовалось целое болото, где квакают лягушки. Пласт известняка вскрыли, отполировали, украсили глазурной мозаикой.

Карл изучает рисунки, где изображены разные моменты фестиваля, посвященного Богу кукурузы. Вот жрец в маске омара ебет юного Бога. Тот свисает с дерева, из члена бьет струей маис. Вот он герой, убивший громадную многоножку. Жрецы ждут суда. Последняя сцена – город в руинах, его изничтожают толпы работников, жрецы горят в костюмах многоножек. На фоне снежных вершин вылетают клубы пара из прорези в головке, которая сделана из двух кусков камня. У основания члена есть пещера, там, где должна быть дырка в жопе, она измазана коричневым дерьмом и заросла сорняками.