– В последнее время я сплю как убитый и, когда просыпаюсь, не сразу понимаю, где я.

– Я просто хотела сказать, что мы приехали.

Солдат зевнул и потер подбородок.

– Спасибо, а то, чего доброго, уехал бы обратно в Уэльс, – произнес он с улыбкой, а потом встал и потянулся. – Я сниму ваш чемодан.

– Спасибо.

– Вам далеко ехать?

– В Бермондси, – ответила я. – Это всего в пяти милях, мы поедем на метро.

– Ну тогда удачи, – сказал солдат, открывая дверь вагона.

– И вам удачи.

Я проводила его взглядом, надеясь, что с этим человеком все будет хорошо. Что он переживет эту ужасную войну. Потом я взяла Олив за руку, и мы пошли по вокзалу, пробираясь через толпу ко входу в метро.

– Здесь пахнет домом, – заметила сестренка.

Я глубоко вздохнула, глотнув лондонского смога, и согласно кивнула.

– Да, ты права.

– А мне все еще семь? – вдруг спросила она. – А то кажется, будто уже восемь.

– Тебе скоро будет восемь.

– Ну, это все объясняет.

Я рассмеялась:

– Пойдем домой!

Мы очень долго дожидались поезда в метро, когда по громкоговорителю прозвучало объявление: на линии задержки, следующий поезд только через час.

– Пойдем выпьем чашку чая и что-нибудь съедим, – предложила я.

Мы вернулись на вокзал, и Олив вприпрыжку побежала к залу ожидания. В камине горел огонь, в кипятильнике приятно булькала вода. Здесь было тепло и уютно. Почти весь зал занимали солдаты и провожавшие их подруги, но у окна нашелся свободный столик.

Я оставила Олив сторожить чемодан, а сама подошла к прилавку.

– Чай и булочки на двоих, пожалуйста.

– Булки закончились, уточка, – ответила кассирша.

– Совсем?

– Да, ни одной не осталось.

Я показала на две булочки на витрине рядом с кассой.

– А как же эти?

– Эти я берегу для Берта, он будет злиться, если я их продам.

Я не стала выяснять, кто такой Берт.

– А что осталось? – спросила я.

– Колбаса в тесте, торт «Баттенберг» и ягодный кекс.

– Я возьму два кусочка ягодного кекса.

– Остался только один, уточка.

– Тогда один «Баттенберг» и один кекс.

Мама будет смеяться, когда я перескажу ей этот диалог. Мне захотелось поскорее оказаться дома и рассказать ей обо всем. Только бы попасть домой.

Я взяла поднос и вернулась к нашему столику.

– Тебе «Баттенберг» или кекс? – спросила я у сестры.

– Ты же знаешь, что я не люблю марципан, – скривилась та.

– Тогда бери кекс, – сказала я.

– Здорово, да? – вздохнула Олив, вгрызаясь в угощение. – Этот чертов кекс просто деревянный, фиг прокусишь.

– Что здорово?

– А?

– Ты сказала, что здорово.

– А… В Лондоне, – отозвалась сестренка. – Здорово тут, правда?

– Согласна, – кивнув, с улыбкой ответила я. – Здесь очень здорово.

Растянув, насколько могли, наше скромное чаепитие, мы снова спустились в метро. Наконец поезд, прогрохотав по туннелю, подошел к платформе, и мы запрыгнули в вагон. Мы почти добрались, осталось совсем чуть-чуть. Я сидела, уставившись на карту метро, висевшую на стене напротив. Я знала ее наизусть. Мы с Тони, бывало, соревновались, пытаясь назвать как можно больше станций.

На «Бейкер-стрит» мы сделали пересадку. Дом был все ближе. Я надеялась, что Анджела не уехала. Мне не терпелось забраться на старую кровать в доме номер пятьдесят девять по Эдисон-террас и рассказать подруге обо всем, что со мной случилось за эти годы.

Вскоре поезд подошел к станции. Я взяла чемодан, мы поднялись по эскалатору и вышли на улицу. Мы торопливо зашагали по Джамайка-роуд, пересекли парк, прошли мимо ломбарда, мимо «Орла и короны», помахали красивым дамам, стоящим у стен. Мы торопились скорее увидеть дом и маму. Наконец мы свернули к Рэннли-Корту, и я закричала.

Его не было. На месте, где когда-то стоял наш дом, остались лишь груды кирпича. Чемодан выпал у меня из рук, ноги подкосились, и я рухнула на землю. Я чувствовала, что ко мне прикасаются люди, пытаются обнять, но я вырывалась. Олив цеплялась за меня, а я не могла даже вздохнуть. Я хватала воздух ртом и хотела умереть. Их больше нет. Моя милая мама, Тони и малыш Фредди – они все погибли. Мне не хотелось больше жить.

– Тише, тише. – Я узнала голос миссис Бэкстер.

– Мамочка! – позвала Олив.

Миссис Бэкстер опустилась на землю и обняла нас обеих, покачивая, как младенцев. Мои крики постепенно сменились громкими всхлипами, которые, казалось, сотрясали все тело. Меня терзала такая острая боль, словно тело разрубили пополам.

– Скажите, что с ними все в порядке, миссис Бэкстер, пожалуйста, скажите, что они живы! Я не верю, что они погибли, не верю! Пожалуйста, скажите, что они живы, прошу вас, умоляю!

– Мне кажется, они выжили, Нелл.

– Правда?

– Думаю, они успели выбраться.

Олив побелела как мел, по щекам у нее текли слезы. Я сделала глубокий вдох. Нужно взять себя в руки. У сестренки нет никого, кроме меня, поэтому я не могу позволить себе расклеиться. Я должна верить, что наши родные живы. Олив слишком мала для таких потрясений.

– Я здесь, Олив, я с тобой. Твоя Нелл тебя не бросит.

Миссис Бэкстер помогла мне подняться. Меня так трясло, что я с трудом держалась на ногах. Я протянула руку Олив и помогла ей встать.

– Все будет хорошо, сестренка, – пообещала я, глотая слезы.

– Мамочка не умерла? – пролепетала она.

– Все будет хорошо, – повторила я.

– Идем со мной, – велела нам миссис Бэкстер.

Мы пересекли площадь и подошли к дому напротив того места, где когда-то стоял Рэннли-Корт. В этой многоквартирке жила Анджела.

– Администрация района выделила мне здесь жилье, – объяснила миссис Бэкстер, пока мы поднимались по ступенькам.

Квартира, в которую мы попали, была почти такая же, как та, в которой Бэкстеры жили раньше. Мы с Олив сели на диванчик, а миссис Бэкстер побежала на кухню заваривать чай.

– Я насыпала побольше сахара, – сказала она, вернувшись, – чтобы вы поскорее оправились от потрясения.

Я сжала горячую чашку в ладонях. Меня до сих пор трясло, и внутри все тошнотворно сжималось. Мне не хотелось ничего спрашивать в присутствии Олив. Я не желала еще сильнее ее пугать.