— А мне кажется, это эгоизм.

— Ты не понял. Я думаю не о себе лично. Вернее, не только о себе. Я считаю, что наша задача — помочь таким же, как мы, у кого нет власти, нет денег. А для этого нужно найти проколы в системе, изучить коды, использовать здешние методы и подняться как можно выше, чтобы открыть дорогу всем остальным, кому достаются только крошки от общего пирога.

— Значит, вот каким революционером ты хочешь стать! Ты не собираешься опрокидывать строй, а хочешь освоить его настолько, чтобы к богатствам получила доступ не только элита?

— Формулировка супер. Все правильно.

— Стараюсь не отставать.

— Ну так считай, что мы начали свою революцию. Мы станем заметными людьми, потому что у нас есть общая цель. У еврея и араба.

— У араба и еврея!

Рафаэль меня крепко обнял. Не побоялся выразить чувства жестом, хотя большинство наших сверстников не решились бы, не желая поставить под сомнение свою мужественность.

Я запомнил этот наш разговор чуть ли не слово в слово. Впрочем, нет, конечно, преувеличиваю. Разумеется, я пересказал его иначе, словами взрослого, сохранившего в памяти бурную внутреннюю жизнь подростка. Но в любом случае этот разговор стал ключевым для моей будущей общественной деятельности. С этого дня мы с Рафаэлем решили участвовать во всех мероприятиях, чтобы как можно быстрее освоиться, набраться опыта, стать сильнее. Мы не пропускали ни одного политического собрания, конференции, дискуссии, активно участвовали в спорах. Но руководила нами не убежденность, а желание приобрести навыки. Мы стали воинами на вражеской территории. Мы наблюдали за врагом. Мы его изучали.

Сегодня я могу сказать, что Рафаэль в то время был гораздо взрослее меня. Его мучили противоречия бытия, и он то впадал в безысходную мрачность, страдая от трагической безнадежности жизни, то предавался безудержному веселью, почти что животной радости. Признаю, что своим политическим, социальным, личностным созреванием я был во многом обязан Рафаэлю. Благодаря ему мир предстал передо мной как изменчивая материя, на которую можно наложить свой отпечаток. По его убеждению, достаточно было только захотеть, протянуть руки. Он не сомневался, что успех изготавливается по рецепту коктейля, куда входят знание правил, умение к ним приспосабливаться и умение их использовать. Перекос в любую сторону грозит провалом. Действуя с осторожностью, мы наберемся опыта, опыт даст нам возможность найти правильную дозировку.

Да, мы вступили в борьбу. Да, мы нашли себе врага. Мы были идеалистами, молодыми, обаятельными, изворотливыми, решительными. Враг претендовал на всемогущество, был коварен, дряхл и эгоцентричен. Отважные герои пустились в фантастическую авантюру, которая должна была привести к победе добра над злом.

Рафаэль дал толчок трудному мучительному процессу, который в будущем развел нас, сделав врагами.

Урок истории. Месье Гутенуар, наш преподаватель, заболел, и заменять его пришла учительница лет сорока, сухая, тощая со странной ныряющей походкой. Гладкие волосы, близко посаженные глаза, длинный, тонкий нос, впалые щеки, острый подбородок — точь-в-точь топорик, который сейчас врежется в стол и разрубит его пополам. Когда она приоткрывала рот, слова не сразу решались проскочить через ее кривые зубы, зато потом, словно набравшись сил, вылетали пулеметной очередью. Учительница, смягчая агрессивность их полета, понижала голос. В общем, прошло пять минут, и все перестали ее слушать.

Я сидел у самого окна. Во дворе выпускной класс занимался физкультурой. Ученики, кое-как выстроившись, уныло дожидались своей очереди протрусить стометровку. А самые хорошенькие девушки в обтягивающих открытых маечках соблазнительными позами выражали свое отвращение к будущим усилиям, которые у них явно были не в чести.

Я на них загляделся, и вдруг меня разбудили слова учительницы. «Третий рейх», «нацисты», «Виши». Я встрепенулся. Она рассказывала, оказывается, про Вторую мировую. Я, конечно, предпочел бы послушать месье Гутенуара, у него удивительный талант оживлять страницы истории, театрализовывать их, извлекать яркие сцены из нашего занудного учебника.

Сесиль встретилась со мной взглядом и улыбнулась.

Я подмигнул, ей скорчив гримасу. Она тихонько засмеялась, отвернув голову.

Я снова стал смотреть в окно, как там во дворе занимаются физкультурой.

«Гитлер… Этот великий человек…»

Я чуть не подпрыгнул. Учительница потихоньку бубнила, класс равнодушно дремал. Должно быть, я чего-то недопонял. Я взглянул на Мунира, он был в неменьшем недоумении. Глядя на меня, коснулся пальцем уха, спрашивая: слышал ли я? Значит, не я один. Лагдар, сидевший сзади, наклонился ко мне и шепнул на ухо:

— Тебе не приснилось, она сказала, что Гитлер великий человек.

Я снова повернулся, чтобы взглянуть на Мунира, надеясь, что ребята меня разыгрывают.

— Клянусь жизнью матери, — прошептал он, нахмурившись, давая мне понять, что не имеет ни малейшего желания шутить.

Я снова оглядел класс. Похоже, откровение мадам никого не шокировало.

Я хлопнул по плечу Лорана Дюга, одного из наших хорошистов. Он записывал все, что говорили учителя. Тот нервно дернулся, давая понять, чтобы я не приставал к нему. Лоран панически боялся замечаний.

Я снова хлопнул его по плечу, но на этот раз посильнее. Он вопросительно полуобернулся.

— Она вправду сказала, что Гитлер — великий человек?

Лоран перечитал последние написанные строчки и утвердительно кивнул.

Я обалдел.

— Можно спросить? — Я поднял руку.

Учительницу, похоже, разозлило мое вмешательство.

— Нет! Все вопросы после объяснения материала.

Мне не понравился ее тон. Она в чистом виде нарывалась. В любом случае, я не собирался ждать конца ее объяснений.

— Не могу после! Хочу знать немедленно, действительно ли вы назвали Гитлера великим человеком!

Она уставилась на меня рыбьими глазами, похоже, на секунду заколебалась, потом улыбнулась бледной улыбкой.

— Нужно слушать меня, а не смотреть в окно. Я не буду вам отвечать, я продолжаю свою лекцию.

И она снова застрочила себе под нос. Но я снова ее прервал:

— Я хочу знать, вы в самом деле сказали, что Гитлер великий человек?

— Советую сидеть молча. Или мне придется попросить вас покинуть класс.

Мои одноклассники очнулись от летаргии и уставились на меня в ожидании — им было интересно, что я буду делать.

— Но я всего лишь хочу узнать, правильно ли я услышал.

Учительница набрала побольше воздуха, чтобы как следует меня отчитать, но тут раздался еще один голос.

— Да, мадам сказала, что Гитлер — великий человек, — заявил Мунир.