– Ох уж эти мамки, – сказала мне женщина. – Идемте.

Я думала смогу дышать нормально, когда Левку врачу отдам, но не тут то было. Мешаюсь, заглядываю через плечо, мешаю.

– Как он???

Врач хмурится и гонит меня из кабинета. Там – тётенька. И требует, требует что-то от меня, а я никак не пойму, все мои мысли с Левкой.

– Полис, – говорит она почти по слогам. – Сви-де-тель-ство! О рождении!

– Идиот, – выдыхаю я, вспомнив, что документов нет, Давид их оставить не додумался. – Нет у нас с собой документов! Я заплачу! Сколько скажете, у меня есть деньги!

Потом вспоминаю, что сумка осталась в торговом центре. А в ней и деньги, и телефон. И плакать начинаю. Не потому что жалко потерянного, а потому что заплатить нечем. Тётка досадливо отмахивается от меня, словно от надоевшей мухи и уходит.

А я ухом к двери приникаю – подслушивать. И плевать мне, как я со стороны выгляжу. Там мой ребёнок. А врач, когда дверь открыл, и меня так увидел только головой покачал.

– Заходите.

Лев успокоился. Сидел в специальном стульчике и весьма сердите смотрел на доктора – тот ему явно не понравился. Меня увидел, сразу руки ко мне потянул, я послушно подхватила, прижала.

– Реакции все в норме, – говорит врач. – Всё с вами хорошо. Снимок сделали на всякий случай. Всё хорошо. Ушиб просто и ссадина небольшая. Если вставать научился, теперь глаз да глаз…

– Спасибо! – горячо благодарю я. – Он просто только первый раз встал!

Спасла нас с Левкой моя привычка распихивать сдачу по карманам. Шуба может, и миллионерская, а десятки и пятёрки в её карманах самые обычные, пролетарские. Левку я сунула прямо под шубу, благо там места хватает, иду, как мама кенгуру, и пузо меховое, в котором ребёнок, руками придерживаю. На остановку иду. Моей мелочи на проезд хватило, в автобусе Лев пригрелся и уснул, уткнувшись лицом в мою грудь. А я руку засунула внутрь, глажу его по волосикам, и меня одновременно трясет накатившим отходняком и распирает от счастья, что все хорошо. А ещё, где-то в самой глубине меня зреет предательская мысль – мама из меня так себе.

Всё же Лев значительно потяжелел. Или шуба тому виной, которая пусть и казалась лёгкой и пушистой, но в сочетании с ребёнком ложилась на плечи бетонной плитой. Руки затекли, попа спящего под шубой ребёнка сползала куда-то ниже и ниже, я едва её удерживала. Перед самым домом проснулся и начал реветь, а идти от остановки было не близкий путь. Мы устали и вымотались оба, и оба же вспотели. И мне реветь тоже хотелось.

– Не повезло тебе с мамами, – сказала я пыхтяшему на мне ребёнку, который все пытался вытащить голову наружу, на холод, через прорезь моего воротника, а я его одной рукой за попу держу, чтобы не свалился вниз, другой голову запихиваю обратно в шубу. – Одна мама стерва бессердечная, а вторая просто безответсвенная идиотина. Потащило меня, дуру, за подарками… Дура.

Лев что-то сказал, наверное, согласился, что вторая мамаша у него на редкость дурная. Я всхлипнула. Подавила желание сесть на лавку и посидеть часик другой, может даже вздремнуть – так руки устали.

– У-у-у, – прорыдал Лев изнутри шубы.

– У-у-у, – прорыдала я в ответ. И потом обоих нас попыталась утешить, – терпи, вон уже наши царские хоромы видно, светятся окошками…

Дом и правда высоким был, и видно издалека, на него смотрю и иду надеждой наконец снять модные сапоги с высоким каблуком и ребёнка спустить на пол. Пусть себе телепортируется там куда угодно, пусть жуёт тапочки, только уже дойти бы скорее.

Когда идти осталось пару сотен метров я поняла, что ключи от квартиры, и соответственно от заветной калитки тоже в сумке остались. Звонить придётся. Пустит ли меня консъерж? Знакомый ли он? А как я в квартиру попаду? И снова реветь захотелось. Однако об этом уж можно было не думать. Перед воротами стоял Давид.

– Ты куда исчезла! – бросился он ко мне. – Где Лев???

Одним шагом преодолел пространство между нами. Крепко обнял, в результате чего сразу понял, где ребёнок – тот, зажатый между нами недовольно запищал из шубы.

– Я за подарками поехала, – растерянно сказала я.

– Да понял я! – воскликнул Давид. – И что Лев упал, мы поняли. Куда ты потом сбежала? Оторвалась от охраны, все больницы уже почти обьехали, никаких данных! Как ребёнок???

Мне стало обидно. Что охрана есть, а мне не сказали. Да разве стала бы я от них бегать? Дала бы ребёнка, чтобы несли, и пусть себе охраняют, пусть везут в больницу. И тащить добрый километр родную тяжёлую жопку на руках бы не пришлось! Ещё обидно стало, что так никакого сюрприза с подарками не будет. А потом вспомнила, почему никакой информации о нас нет – документов то не было. Да ещё и дату рождения и фамилию своего Львеныша я до сих пор не знаю, ладно хоть и не пытали там, видели, что в состоянии аффекта. Так что по всем их сводкам я, наверное, числюсь просто чокнутой мамашей. Я всхлипнула, но сейчас обида придала сил. Выпятила живот ребенковый и пошла на Давида.

– Хватит уже! – зло сказала я. – Хватит подкидывать своего ребёнка без документов!

Поудобнее перехватила ребёнка одной рукой и второй по плечу его стукнула. А потом второй раз – надеюсь, ему было больно хоть капельку, потому что моей руке то больно.

Сама думаю – наконец дошла. Надо уже отдать ему ребёнка и идти домой, у этого бандита точно запасные ключи есть от моей новой квартиры.

Сейчас, когда стояла на месте, просто поняла, как холодно. Это идти со Львенком на руках жарко было, до этого – волноваться почти до истерики. А сейчас переминаюсь с ноги на ногу и ноги стынут, даже в дорогих сапожках, и снежок затвердевший на морозе хрустит. Людей, кстати, почти нет – наверное все подарки покупают, в торговом центре были толпы. Сделала ещё шажок к Давиду, снег хрустнул, у Давида глаза – тёмные такие в сумерках. Снова хрустнул, только я уже не шагала.

Обернулась, снова удобнее подхватив ребёнка и выдохнула сквозь зубы. Сзади меня, в нескольких метрах стояла Аделина. Живая здоровая, только волосы почему-то острижены коротко, в каре. И это ей идёт даже, что злит меня неимоверно. И шубка ей идёт тоже, и то, что моя шуба красивее, меня не успокаивает.

– Давид, – усмехнулась она. – Я вижу, ты перешёл на новый уровень? Теперь ты позволяешь женщинам себя бить?

У меня дыхание перехватило. Во-первых от того, что я надеялась никогда её больше не увидеть. Во-вторых от того, что Давид – мой. Так же, как и Лев. Пусть я не знаю, когда у них дни рождения, пусть они чужие мне по документам, пусть я до сих пор не решусь пустить Давида обратно в мою жизнь и постель, все равно. Всё равно мои. А обижать моего мужчину могу только я.

– Зачем пришла? – спросил он. – Ты должна была уехать их города.

Достал телефон, набирает охрану, которая до сих пор меня по больницам ищет, с ног сбившись, недотепы.