— Что будет с моей техникой и оборудованием?

— Их вы передадите управлению Поиска. Новой техникой вас обеспечат.

— Мне понадобится вездеход.

— Если Совет сочтет, что это так, вы его получите.

Они замолчали.

— Так как мне его теперь, увольнять или нет? — спросил вдруг Мильчик.

— Когда придет время, вам скажут, что делать. До конца недели все остается, как есть, — ответил Давид Сытин.

Колотун сидел возле вездехода, обложившись ремонтными схемами, и грыз карандаш. Он не заметил прихода начальника, и вздрогнул, когда Караско заговорил с ним.

— Что с вездеходом?

— А? Да вроде все не так плохо. Передок надо подлатать, кое-что заменить в двигателе, и будет как новенький. Я вот тут список набросал, что нужно.

— Дай-ка.

Караско пробежал глазами список и покачал головой.

— Не много.

— Только то, что необходимо. Как обычно. Что-то у нас самих есть, что-то транспортники подкинут.

— Сколько времени займет ремонт?

Колотун пожал плечами.

— Если с запчастями будет как всегда, думаю, на месяц растянется.

— Мало. Надо три месяца.

Колотун посмотрел на Караско удивленно.

— Что-то я не понимаю…

— Пошли, надо поговорить.

Половину следующего дня Ной провел в блужданиях по коридорам административного здания Лабораторий. Он сдавал свои бумаги бесчисленным начальникам, обязанности которых скрывались за лаконичными и совершенно непонятными аббревиатурами. Начальники читали, задавали вопросы, потом писали новые бумаги и отсылали к новым начальникам. Первые часы были особенно тяжелы: пачка документов не только не желала таять, но, наоборот, неуклонно росла, грозя свести всю полезную деятельность Ноя на новом поприще к бесконечному хождению по кабинетам. Но, к обеду, бумажный поток начал иссякать и, около двух дня, Ной получил Финальный Документ, с которым ему надлежало отправиться в другое здание, в каковом и располагалась вожделенная группа эксплуатации умных машин.

Ной шел по затихшим улицам и думал о том, каково это — устроиться в Лаборатории, не имея за спиной могучую поддержку в лице Декера. Он не был уверен, возможно ли это вообще. Процедура трудоустройства напомнила ему фильтр для воды — попасть в него может все, что угодно, но выйдет только чистая, ничем не замутненная полезная влага.

Новый дом, в котором Ною предстояло трудится и вести изыскания для группы заговорщиков, располагался всего в двух кварталах от Администрации. Примерно на половине пути, если взять немного в сторону, был дом Лайлы, к которой он непременно заглянет сегодня вечером.

На новом месте волокиты с бумагами почти не было. В отделе кадров у Ноя забрали сразу всю папку, выдали ключ от помещения, в котором ему предстояло работать, и рассказали, как найти наставника.

В Городе не существовало высших или специальных учебных заведений, кроме теологических. Постигать конкретное дело предполагалось на практике, непосредственно к этому делу приступив. Для того, чтобы обучение стало более эффективным, к новичку на первое время приставляли наставника. В каждой группе при Лабораториях всегда был человек, как правило, самый старший и опытный, в обязанности которого входило обучение новичков. Именно такой человек и встретил Ноя на пороге его новой трудовой деятельности и сразу же — «первым долгом» — повел знакомится с командой.

Группа помещалась в четырех больших комнатах, загроможденных столами и грудами электронного хлама, сваленного между ними. Она состояла преимущественно из молодых людей, не очень приветливых. Как впоследствии узнал Ной, перед его приходом поступил приказ срочно расчистить одну из комнат, и поместить туда одно свободное рабочее место. Восемь членов группы кое-как разместились в оставшихся двух, затаив на Ноя несправедливую обиду.

Не обижался только пожилой наставник. Может быть, потому что, как и Ной, работал в отдельном помещении, но, скорее всего, он просто не способен был обижаться. Все, что прямо не касалось электроники, теории программирования или математики, для него не существовало. Звали его Рувим. Рувим Ипатов.

Покончив со знакомством, он повлек Ноя в столовую на первый этаж, сообщая на каждом пролете лестнице, что «кормят здесь изумительно», «вы не поверите, как здесь кормят» и «это не вкус — это музыка!». Однако, придя на место, и устроившись вместе с новым учеником за маленьким шатким столом, Рувим Ипатов сразу же позабыл о своих восторгах и немедленно приступил к обучению.

Рассеянно стуча ложкой по дну тарелки, он принялся излагать Ною основы булевой алгебры, которые, по его словам, «совершенно необходимы для всестороннего понимания проблемы». Он не давал ученику не секунды передышки, словно колдун-чернокнижник, он чертил на салфетке коротким замусоленным карандашом круги и символы. Круги разбегались и скрещивались, накладывались друг на друга, символы пересекали их из конца в конец, как мостки. Эта странная алгебра говорила Ною, что есть правда, а что — ложь, она учила его, как уложить эти понятия в простые и сложные уравнения, как решить их.

Неожиданно для себя, Ной увлекся. Он вдруг обнаружил, что наука, которую преподавал ему Рувим на куске салфетки, давалась легко и без усилий. И эта наука ему нравилась.

И Рувим нравился. Он был так непохож на всех остальных — на Караско, на Декера, на Лайлу, на мать. Он был настоящим ученым, не по должности, а по складу. Он ничего не хотел от Ноя, кроме понимания. Он не продавал и не покупал, не притворялся и не плел интриг. Он был самим собой. Первый человек, который не боялся этого и не скрывал.

Они занимались до вечера и просидели бы всю ночь, если бы громкий топот и голоса в прихожей не прервали занятий. Команда Рувима собиралась домой. Каждую минуту кто-то заглядывал попрощаться, потом хлопала дверь, скрипели старые петли. Ной посмотрел на часы. Было половина седьмого вечера. Рувим тоже посмотрел на часы и потер крючковатый нос.

— Быстро летит время, — сказал он. — Особенно, когда его мало. Работа наполняет жизнь, а праздность карается мучительным ожиданием. Так любил говорить мой наставник. Это было очень-очень давно.

— Хорошо говорил, — согласился Ной.

— Вы не устали? Вам подходит такой темп?

— Мы договорились, что мне можно говорить «ты».

— Действительно? Совершенно вылетело из головы!

Ной улыбнулся. Рувим отличался крайней степенью забывчивости. Он все время забывал, как зовут нового ученика, после обеда вошел не в ту комнату, а, когда они нашли нужную, обнаружил, что оставил свой ключ в столовой. При этом память, профессиональная память Рувима, была потрясающей. Он знал и помнил бесконечное множество вещей, он учил Ноя «из головы», заглядывая в книги только для того, чтобы продемонстрировать рисунок или схему. И при этом забывал о самых простых вещах.