вымыслом, легендой, откровением. Это идет в ногу с Вашим отрицанием темы, где я и сосредоточу свое возражение по этому поводу.

Часть II

Убиение фонетики

Вы намеренно сузили свою деятельность, ограничив поле своего фонетического захвата. Я разумею ритм, согласные и гласные установки и, наконец, интонацию. Первые два элемента при случае еще используются Вами, последние два почти нет. По слову Хлебникова, женств[енные] гласные служат лишь средством смягчения мужеств[енным] шумам, но едва ли можно безнаказанно пренебрегать женственностью первых. (Только гласная может заставить стихи плыть и трубить, согласные уводят к загробному шуму. Смена интонации заставляет стихотворение переливаться живой кровью, однообразная: интонация превращает ее в безжизненную лимфатическую жидкость, лицо стихотворения делается анемичным. Анемичное лицо — Ваш трюк, поэт, но я принципиально против него возражаю.

Часть III

Композиция вещи

Кирпичные дома строятся таким образом, что внутрь кирпичной кладки помещается металлический стержень, который и есть скелет постройки. Кирпич отжил свое, пришел бетон. Но бетонные постройки опять-таки покоятся на металлической основе, сделанной лишь несколько иначе. Иначе здание валится во все стороны, несмотря на то что бетон — самого хорошего качества. Строя свою вещь, избегаете самого главного — сюжетной основы или хотя бы тематического единства. Вовсе не нужно строить эту основу по принципу старого кирпичного здания, бетон новых стихов требует новых путей в области разработки скрепляющего единства. Это благодарнейшая работа для левого поэта. Вы на ней поставили крест и ушли в мозаическую лепку оматериализированных метафорических единиц. На Вашем странном инструменте Вы издаете один вслед за другим удивительные звуки, но это не есть музыка.

Часть IV

Выбор темы

Этот элемент естественно отпал в Вашем творчестве — при наличии уже указанного. Стихи не стоят на земле, на той, на которой живем мы. Стихи не повествуют о жизни, происходящей вне пределов нашего наблюдения и опыта, — у них нет композиционных стержней. Летят друг за другом переливающиеся камни и слышатся странные звуки — из пустоты; это отражение несуществующих миров. Так сидит слепой мастер и вытачивает свое фантастическое искусство. Мы очаровались и застыли, — земля уходит из-под ног и трубит издали. А назавтра мы проснемся на тех же самых земных постелях и скажем себе:

— А старик-то был неправ.

А. Введенский

[Серая тетрадь]

[I]

Над морем темным благодатным

носился воздух необъятный

он синим коршуном летал,

он молча ночи яд глотал.

И думал воздух: все проходит,

едва висит прогнивший плод.[167]

Звезда как сон на небе всходит,

пчела бессмертная поет.

Пусть человек как смерть и камень,

безмолвно смотрит на песок,

цветок тоскует лепестками

и мысль нисходит на цветок.

А воздух море подметал

как будто море есть металл.[168]

он понимает в этот час

и лес и небо и алмаз.

цветок он сволочь, он дубрава,

мы смотрим на него направо

покуда мы еще живем

мы сострижем его ножом.

А воздух море подметал

как будто море есть металл.

Он человека стал мудрее

он просит имя дать ему.

цветок мы стали звать андреем,

он нам ровесник по уму.

вокруг него жуки и пташки,

стояли как лесные чашки.

вокруг него река бежала

свое высовывая[169] жало.

и бабочки и муравьи,

Над ним звенят колоколами,

приятно плачут соловьи,

летая нежно над полями.

А воздух море подметал,

как будто море есть металл.

[II]

КОЛОКОЛОВ.

Я бы выпил еще одну рюмку водички,

за здоровье этой воздушной птички

которая летает как фанатик.

над кустами восторга кружится как лунатик

магнитный блеск ее очей

принимает высшую степень лучей.

она порхает эта птичка свечка,

над каплей водки, над горой, над речкой,

приобретая часто вид псалма.

имея образ вещи сквозной.

не задевает крылышко[170] холма,

о ней тоскует человек земной.

она божественная богиня,

она милая бумага Бога.

ей жизни тесная пустыня

нравится весьма немного.

Ты птичка самоубийство

или ты отречение.

[III]

КУХАРСКИЙ.

Хотел бы я потрогать небесное тело,

Которое за ночь как дева вспотело.

и эту необъяснимую фигуру ночи,

мне обозреть хотелось бы очень.

эту отживающую ночь

эту сдыхающую дочь[171]

материальную как небесный песок,

увядающую сейчас во вторник,

я поднял бы частицу этой ночи как лепесток,

но я чувствую то же самое.

СВИДЕРСКИЙ.

Кухарский может быть ты нанюхался эфиру?[172]

КУХАРСКИЙ.

Я камень трогаю. Но твердость камня

меня уже ни в чем не убеждает.

Пусть солнце на небе сияет будто пальма,

но больше свет меня не освещает.

Все все имеет цвет,

все все длину имеет,

имеет ширину, и глубину комет

все все теперь темнеет.

И все остается то же самое.

КОЛОКОЛОВ.

Что же мы тут сидим как дети,

не лучше ли нам сесть и что-нибудь спети,

допустим песню.

КУХАРСКИЙ.

Давайте споем поверхность песни.

ПЕСНЯ ПРО ТЕТРАДЬ

Море ты море ты родина волн,

волны это морские дети.

Море их мать

и сестра их тетрадь,

вот уж в течение многих столетий

и жили они хорошо.

И часто молились.

Море Богу,

И дети Богу.

А после на небо переселились,

оттуда брызгали дождем

и вырос на месте дождливом дом.

Жил дом хорошо.

учил он двери и окна <играть,>[173]

в берег, в бессмертие, в сон, и