Там мы будем сидеть до самой ночи и смотреть, как садится солнце и зажигаются звезды…

– …И ничего не помешает нам, даже война, потому что все это ничтожно перед вечным небом, – подхватил Такэно.

Йока тихо засмеялась:

– Даже мысли у нас одни, а значит, мы всегда будем вместе.

* * *

Прошла ночь, прошло утро, наступил день. Йока в одиночестве сидела на заднем дворе: соседи уже уехали, а маленький Такэно опять убежал на улицу – смотреть, как ополченцы готовятся к обороне, – и удержать его было невозможно.

Двор был захламлен, но этот беспорядок казался Йоке житейским и успокаивающим. Вот старое колесо стоит у стены сарая, вот лежат на земле почерневшие доски, вот валяется прохудившаяся корзина, а около нее разбросан засохший камыш. Сквозь дымку гари лучи полуденного солнца освещают дворик, не оставляя теней, и дремотная тишина нарушается лишь гудением сонных мух, да жужжанием случайно залетевшего шмеля.

Война, спешные приготовления к защите города, опасность – все это где-то далеко, все ненастоящее, а есть только этот мирный двор, обиталище покоя. Наверно, такова и вечность – простая, бесхитростная, обыденная.

Горе, охватившее Йоку после расставания с мужем, прошло. Вначале ей хотелось плакать, уверенность в том, что они всегда будут вместе, не утешала ее. Но вскоре не осталось ни чувств, ни мыслей, ни желаний, – одно ожидание чего-то нового, не худшего, а лучшего по сравнению с тем, что было. Земное время истекало, как истекает волна, нахлынувшая на берег. Придет ли затем другая волна, Йока не знала и не хотела знать; безвременная пауза не имела пределов, и это было прекрасно. Уходила пора разлуки, тревог и страданий.

Водопад унес

Бурный поток и затих

Его грохот…—

сказала себе Йока.

Тут дитя, которое она вынашивала, шевельнулось в ней, и Йока встрепенулась. Она положила руку себе на живот и ощутила бугорок: может быть, пятка, может быть, плечико ребенка.

– Прости меня, – прошептала Йока, – прости. Ты сердишься, ты хочешь выйти в этот мир и жить в нем? Ты хочешь сам понять, что он такое? Мой маленький, прости всех нас за то, что здесь все решили за тебя. Но поверь, ты ничего не потеряешь, не родившись. Тебе лучше навсегда остаться со мной…

* * *

Когда Такэно прибыл в замок, он поразился тем мерам предосторожности, которые были приняты тут за истекшие сутки. Ведущий сюда перешеек охранялся тремя заставами; перед воротами был сооружен укрепленный городок, а на стенах замка стояли дозорные на расстоянии не более пяти шагов друг от друга.

Такэно остановили на первой же заставе, несмотря на то, что солдаты знали его в лицо. Объяснения Такэно, что он вызван в замок лично князем, ни к чему не привели. Такэно пропустили лишь после того, как вернулся посыльный, посланный в крепость с соответствующим сообщением и подтвердивший, что Такэно там ждут.

Едва он вошел в ворота, как они наглухо закрылись за ним. Его имя занесли в особый список, а затем Такэно был препровожден в казарму, где оставил свое оружие и после этого предстал, наконец, перед князем.

– Что в городе? Что ты видел? – спросил князь.

– Старики, женщины, дети продолжают уезжать. Многие уехали вчера, но я видел десятки повозок и сегодня, мой господин.

– Как долго, как долго! – воскликнул князь. – Войска князя Мицуно уже на подходе. Те, кто замешкались, попадут в его руки… А строят ли на улицах завалы для борьбы с врагом?

– Да, мой господин.

– А горожане? Готовы ли они к обороне?

– Мне трудно судить, мой господин, – ответил Такэно и не смог сдержать улыбку.

– Чему ты улыбаешься?

– Простите, мой господин.

– Я спросил, чему ты улыбаешься? Ну же, говори!

– Осмелюсь доложить, мой господин, у горожан очень забавный вид. Они вооружены чем попало и одеты кто во что горазд, но при этом такие грозные: они похожи на задиристых молодых петушков.

– А себя ты, конечно, считаешь опытным бойцовым петухом! – расхохотался князь.

– Но, мой повелитель… – пробормотал Такэно.

– Ладно, не тушуйся. Ты, конечно, уже не цыпленок. Ты – молодой орел, и это не пустые слова. Я доверяю тебе важный участок нашей обороны: ты будешь сражаться на перешейке перед замком. Я дам тебе усиленный отряд солдат.

– О, повелитель! У меня нет слов, чтобы выразить мою благодарность! – Такэно упал перед князем на колени.

– Это опасное, но достойное место битвы. Безусловно, я должен был поставить туда знатного самурая, но умение и храбрость сейчас важнее знатности. Ты понимаешь меня, Такэно?

– Да, мой господин.

– Поднимись же и слушай со вниманием. Ты должен знать, как будет проходить сражение, что я задумал. Я открою тебе важную тайну. Только несколько человек знают то, о чем ты сейчас услышишь, – князь понизил голос, хотя в малом зале, где повелитель говорил с Такэно, больше никого не было. – Ты, наверно, удивляешься, почему я не вышел со всей своей армией навстречу войскам Мицуно? И ты, наверно, считаешь, что князь Мицуно уже почти победил нас, заперев войско Корэмасы в крепости и оттеснив конницу Митимасы вглубь страны? Нет, Такэно, ты просто ничего не понял, а между тем, весь наш план основывается на простейших вещах, которым учат в военной школе. Помнишь ли, твой наставник говорил тебе: не останавливаться на одном предмете, смотреть шире; позволить противнику сделать выпад, который ослабит его; сохранить свою душевную и физическую силу, – и затем победить.

– Но это говорили вы, мой господин, исходя из слов моего наставника, – возразил Такэно.

– Не важно, кто это сказал, – князь повел головой, – важна суть. Мы именно так и сделали. Я не вывел свою армию против армии Мицуно, я двинул против него только часть пехоты и конницу. Как я и рассчитывал, он не стал тратить время на то чтобы полностью разгромить их: иначе он не мог поступить, ведь его торопят мелкие князья, его союзники, а этим псам не терпится дорваться до богатств столицы.

Но оставив у себя в тылу наши пехоту и конницу, пусть и потрепанные, понесшие потери, князь Мицуно попал в опасное положение. Мало того что он должен держать против них войска, распыляя силы своей основной армии, он еще рискует получить удар в спину, и он получит его, будь уверен!..

Ясно, что Мицуно понимает опасность положения, в котором он оказался, он же опытный полководец, но вся его ставка на взятие нашей столицы. Захватить столицу, а уж после этого разделаться с теми нашими войсками, что остались у него в тылу, – вот на чем строится его расчет. Но мы надеемся на другое: мы хотим