Он с трудом сдерживал себя, чтобы не взорваться, как Чернов, понимая, что Люба ни в чем не виновата. А лишь не хочет из своих соображений говорить, где Инга, хотя наверняка знает. И, возможно, она права, раз говорит, что у «них» действуют какие-то свои законы. Но они-то с Алексеем живут совсем по другим правилам! И не гражданские законы он имеет в виду, а чувства. Беспристрастность «высших судей» видится ему как раз недостатком, иначе как можно не принять во внимание, что на преступление пойти сестру вынудили, она совершила его в состоянии аффекта. И то, сколько Инга жертвовала собой ради спасения других, дважды чуть не погибла, – это, значит, не считается? Ее добродетели списали в утиль из-за одного проступка. А ведь жила всю жизнь по правилам, соблюдая все эти законы, заповеди и что там еще…

– Не понимаю, – прошептал он, глядя на Любу так беспомощно и растерянно, как ребенок, впервые столкнувшийся с несправедливостью. – Не понимаю, почему… за что ей все это? Она же ведь никогда…

– Знаю, Вадим, – мягко перебила его Люба полным сочувствия голосом. – Я все знаю. Думаете, не переживаю за нее так же, как и вы? Думаете, все эти «почему?» не мучают меня? Но проклятие никуда не делось. Оно «висит» над Ингой. И она ушла, чтобы отвести его. Пока мы не найдем выход, она не вернется к вам – самым любимым людям.

– «Мы»? – ухватился за это обобщающее местоимение Чернов. – Значит, вы все же знаете, где она находится.

– Алексей, давайте не будем начинать сначала, – устало вздохнула Люба. – Не буду обманывать, предполагаю, где она может быть, но не уверена, что это на самом деле так. И да, я буду помогать ей до конца, как помогала раньше, как помогаю сейчас. Вы тоже поможете ей, если дадите спокойно разобраться со всем самой, не будете мешать. Если вы действительно хотите, чтобы она вернулась, чтобы с ней все было в порядке, – не вмешивайтесь!

Последнюю фразу она произнесла так жестко, что ни у Алексея, ни у Вадима больше не нашлось слов возражения.

Лиза робко потянула отца за край рубахи, и тот наконец-то обратил на нее внимание.

– Что, Лиза? – с еле скрываемым раздражением спросил он.

– Мне нужно в туалет… – прошептала дочь. Чернов закатил к потолку глаза, словно говоря «ну что ты как маленькая?». И затем вопросительно посмотрел на хозяйку.

– Конечно, конечно! – засуетилась Люба, радуясь, что неприятный разговор, похоже, закончился. – Лизочка, пойдем, я тебе покажу нужную дверь.

Когда девочка скрылась в туалетной комнате, Люба шепотом, будто боясь, что малышка может услышать, обратилась к мужчинам:

– И ради бога, не вмешивайте ее в эти дела! Если вам дорога дочь, Алексей. Если вы не хотите потерять и ее.

Чернов невольно вздрогнул и отпрянул, будто Люба вдруг превратилась из милой, приятной женщины в страшную ведьму, брызжущую проклятиями.

– А вы… вы бы могли помочь Инге? Ну, там, снять это проклятие, – пробормотал он, глядя на женщину честным и даже немного наивным взглядом.

– Я пробовала, Алексей. Но у меня не вышло.

– А другие, такие, как вы… Вас ведь много!

– Никто за такие дела не возьмется, даже спрашивать не нужно. Я это сделала, потому что Инга мне очень дорога. Но, как уже сказала, у меня ничего не вышло. И, ради бога, еще раз прошу, не пытайтесь как-то «использовать» вашу дочь! Если вам понятно такое сравнение, то скажу, что это все равно что дать поиграть ей, ребенку, со взрывным устройством.

– Я понял, – поморщился он. – Хорошо, постараюсь сделать так, как вы просите. Если я вам пообещаю, что не буду разыскивать Ингу, мешать, как вы выразились, вы пообещаете звонить мне и держать в курсе всего, что с ней происходит?

Вадим бросил на Алексея короткий одобрительный взгляд и так же с ожиданием задержал его на Любе. Но та, однако, не торопилась с ответом, будто что-то прикидывала, в чем-то сомневалась.

– Не могу обещать, Алексей. Вначале мне нужно будет поговорить об этом с самой Ингой, и если она согласится…

– Помогите, пожалуйста! Уговорите ее, – умоляюще сложил ладони перед грудью Чернов.

– Я постараюсь, Алексей, не обещаю, но постараюсь.

– Спасибо!

Появившаяся на кухне Лиза избавила Любу от тяготившего разговора. Женщина любила гостей, но на этот раз вздохнула с облегчением, когда те стали прощаться.

После их ухода она взяла телефон и набрала номер подруги:

– Инга, твои только что у меня были. Кажется, удалось убедить их не искать тебя, но кто знает… Может, они решили караулить тебя возле моего дома.

– Я поняла, Люба! – отрывисто произнесла Инга. – Мы поедем сразу к Виктору на дачу, а потом он заедет за моими вещами.

– Умница, девочка! – похвалила Люба. – Буду его ждать.

* * *

К ночи пошел дождь. Слушая, как он шуршит по листве и мерно стучит по подоконнику, Инга подумала, что вот, пожалуй, и закончилось лето. Где-то на юге, в том городке, откуда она родом, лето еще долго будет баловать отдыхающих смеющимся солнцем, ласковым ветром с соленым привкусом морских брызг, а здесь оно ушло – как обычно, не попрощавшись, стремительными шагами. И, странное дело, ей, любительнице тепла и света, сейчас не было грустно, как обычно становилось в дни, когда осень небрежными мазками обозначала свое владычество. Сейчас от шуршания дождя становилось так спокойно, как не было уже давно.

Она сидела в плетеном кресле, забравшись в него с ногами, куталась в шерстяное одеяло, пахнущее сеном, и смотрела на затихающий в камине огонь. Пожалуй, для полного уюта не хватало лишь мурлыкающей на коленях кошки да бокала красного вина. Кошку ей заменяла книга, от чтения которой Инга оторвалась, едва услышала перестук капель. А вместо вина была чашка зеленого чая. Она бы предпочла черный, с мятой или чабрецом, как готовила дома, но Виктор любил зеленый, поэтому в его запасах другого не оказалось.

Он обещал привезти завтра черного чая. Инга сперва возразила, сказав, что прогуляется до ближайшего сельмага и купит все, что необходимо. Но Лучкин развеял мечты о прогулке, сказав, что дача находится в таком уединенном месте, что до ближайшей деревни пешком через поля и лес идти добрых десять-пятнадцать километров.

Так оно и было. По дороге Инга оценила из окна машины девственную красоту пейзажа: покрытые сочно-зеленой травой, будто раскрашенные акварелью, луга, которые разделяла извилистая, словно вырезанная по лекалу темно-синяя лента местной реки. Вдали густел непролазный на первый взгляд лес. Дача Виктора пряталась в одном из наиболее крутых изгибов реки и стояла немного уединенно от остальных домишек, сгруппировавшихся, будто опята, в одну семью в другом речном изгибе – на этот раз уже самом плавном, почти ровном.

– Я практически не общаюсь с соседями, так что вряд ли тебя кто-то побеспокоит, – пояснил Лучкин, когда они поставили машины во дворе. – Сюда приезжаю за покоем и одиночеством.

– Я помню, что ты не любишь общество, – заметила тогда Инга.