Тихо всё произошло.

Ну… почти тихо, скажем так.

Не слишком шумно.

Не обернулся никто из немцев на шорох.

– Halt! Stillgestanden!

В крови у немецкого солдата послушание – приучен он команду исполнять. Немедленно – и беспрекословно. Раз команда прозвучала, стало быть, человек, её отдавший, имеет на то право. И не станет тут никто рассуждать, выполнит приказание. Это он уж потом думать и соображать будет… если успеет.

И немец, слева от колонны топавший, не стал исключением – вытянулся по стойке «смирно», винтовку свою к груди прижав – словно команду «на караул» выполнил. Не совсем, понятное дело, так, но очень даже похоже.

И назад не обернулся.

Оттого и не успел прикладом клинок отбить, что ему чуток повыше поясницы-то и вошел…

А вот тут уже совсем другие пляски пошли.

Хоть и вытянулись похожим образом третий солдат и ефрейтор, однако, до них почти тотчас же дошло, что происходит нечто непонятное.

Ну кто, скажите на милость, здесь такие команды может отдавать?

Ефрейтор?

Так вот он – впереди топает и ничего такого не кричит. Видел его солдат, оттого и врубился в ситуацию достаточно быстро. Что уж тогда про самого ефрейтора говорить – до него это ещё быстрее дошло.

Дернул он с плеча винтовку, да назад обернулся.

Чтобы словить пулю всей грудью – Ракутин тоже времени даром не терял. И пистолет из кобуры раньше выхватить сумел. А попасть с десятка метров – ну это уже совсем лопухом быть надобно, чтобы с такой дистанции промазать.

И понял тогда последний фашист, что ситуация у него складывается аховая. На короткой дистанции пистолет куда как опаснее, нежели винтовка – быстрее он стреляет. И намного быстрее. Да тут ещё и десяток пленных, которые его тоже на руках качать не станут. Нет, подбросить-то – это за милую душу! А вот поймать… И таким макаром – раз пять…

И рванул немец прямо через канаву – в поле рванул, к рощице недалекой. Мог он, конечно, затвор передернуть, да пальнуть.

Мог.

Да вот только бежать быстро в таком разе не получается. Тут что-то одно делать надобно.

Либо бегать, либо стрелять.

А уж спиной назад, да по неровной местности – лучше и не пробовать даже. Проще с размаху башкою пень бодать – не так болезненно будет.

Ноги у солдата оказались сильные и длинные, да и бегал он неплохо. Так что разрыв успел положить между собою и капитаном весьма изрядный. И не слыша (про свой-то топот забыл?) за собою шагов преследователя, обернулся.

Хрясь!

Алексей в прыжке впечатал каблук сапога прямо в бочину запнувшегося солдата – тот кубарем полетел на землю. Ускакала куда-то вбок и винтовка.

А вот встать фашисту уже было не суждено…

Поднявшись на ноги, Ракутин гаркнул во всё горло столпившимся на дороге пленным. – Похватали немцев, их оружие – и к роще! Бегом, мать вашу за ногу!

А сам наклонился к мертвому бегуну. Тяжелый оказался фашист…

Но до рощи капитан его доволок первым, бойцы подоспели позже. Кто-то из них отыскал и подобрал оружие убитого. Притащили и остальных конвоиров, живых среди них не оказалось. Приметив чернявого парня с трофейным карабином за плечами, Алексей окликнул его.

– Как фамилия, боец?

– Красноармеец Копытов, товарищ капитан! – вытянулся тот.

– Патроны у немца возьми – и на пост! Смотри, чтобы нас тут не накрыли ненароком.

– Есть на пост, товарищ командир! – и Копытова словно ветром сдуло.

Присев на корягу, Ракутин осмотрел своё воинство.

Двое раненых, из-под потемневших бинтов проступает кровь. Ранены, надо полагать, не сегодня и не вчера – повязки давно не менялись. Как ходоки они… словом, плохие ходоки. Трое крепких парней в черной форме – моряки? Тоже не без ссадин и повреждений, но на ногах стоят уверено. Копытов на посту, кроме него ещё один светловолосый парень в закопченной гимнастерке. Один мужик средних лет – отчего-то в гражданской одежде.

И…

А где этот – который чистенький?

– Бойцы! А куда ещё один девался?

Красноармейцы переглянулись.

– Так это, товарищ командир, – прокашлялся гражданский. – Здеся он был… Как с дороги рванулись, я рядом его видел!

– И куда ж он делся?

– Дык… – развел руками мужик. – Не приметил я…

Вот ведь незадача! Парень-то мог и ногу ненароком подвернуть, лежит сейчас где-нибудь в поле и губы кусает!

– Он в другую сторону побег, товарищ капитан, – пробасил один из моряков. – Я как раз за немцем дохлым нагнулся – а он и отпрыгнул в сторону-то! Фашиста тащить надо было, вот и зевнули мы его… Туда побег!

И моряк показал направление – на правую оконечность рощи.

– Эк его! – сплюнул Алексей. – Пропадёт же, дурак! Тут немцев – как мух на свалке! Вот, что, товарищ…

– Огузов я, товарищ капитан! – поправился моряк. – Краснофлотец Огузов! Матвей Федорович.

– Возьмите с собой кого-нибудь в помощь и пройдитесь в том направлении. Надо бойца найти! Нехорошо выходит, мы-то здесь, да вместе! А он там в одиночестве бегает – и без оружия.

– Есть, товарищ капитан! Это мы мигом!

И двое моряков исчезли в кустах.

Ракутин достал из полевой сумки блокнот и карандаш.

– Итак, товарищи бойцы, попрошу представиться…

Раненые оказались зенитчиками, пострадавшими во время артналета на их позиции. Там их и подобрали немцы – истекающих кровью и без сознания. Все трое моряков оказались с Днепровской флотилии, их катер был поврежден при бомбежке и затонул. Спасшихся членов экипажа захватили прямо в момент выхода на берег – в кустах засел секрет противника. А поскольку никакого оружия у краснофлотцев не имелось (слишком быстро ушел на дно катер), то и оказать серьёзного сопротивления не получилось. Без драки, понятное дело, не обошлось – матросы схватились врукопашную. Только вот немцы не стали особо рассусоливать, а попросту полоснули по драчунам из автомата – разом отправив на тот свет трех человек и положив на песок оставшихся. А прочих, не успевших ещё выбраться на сушу, расстреляли прямо в воде.

Светловолосый красноармеец был мотористом, служившим в ремонтном взводе. Когда вывернувшиеся из-за поворота танки с черными крестами на башнях раскатали в блин тылы пехотного полка, Михаил Гайтин (так звали светловолосого), как раз торчал головою под капотом, занимаясь ремонтом некстати заглохшей машины.

– Только выглянул, товарищ капитан, а напротив танк! И немцы в люках торчат, хохочут! А у меня всего оружия – один ключ на семнадцать… да руки…

Мужик в гражданке представился агрономом. За что его загребли немцы – неизвестно. Видать, чем-то он им не понравился. Только чем?