– Индия, – сказал он мягко. – Ты правда думаешь, что я бы отвез тебя в Бельдам, если бы думал, что там будет опасно, а?

– Но ты знал про элементалей – ты сам сказал.

– Да, конечно знал. Но когда ты далеко, забываешь, что веришь в них. Конечно, когда впервые попадаешь в Бельдам и видишь третий дом, думаешь: «Вот черт, внутри что-то есть, и оно меня достанет», но потом забываешь, потому что ничего не происходит. В детстве мне было страшно в Бельдаме, но только однажды со мной действительно что-то случилось, и теперь я не могу вспомнить, какая часть из этого – всего лишь последовавшие потом кошмары, а какая – ошибки моей памяти, или… Может быть, ничего и не случилось…

– Если ничего не случилось, то расскажи мне об этом, Люкер. Ты зашел в дом, ты просто что-то увидел? Что?

Люкер взглянул на Одессу, и Одесса кивком пригласила продолжить. По этому жесту Индия не могла сказать, знала ли Одесса его историю или нет. Временами ей казалось, что вся эта семья из Алабамы вступила в заговор против нее, единственного истинного северянина среди них.

– Ничего такого, – сказал Люкер, пренебрежительно махнув рукой. – На самом деле ничего не произошло. Я всего лишь видел кое-что…

– Что?

– Однажды, в самом начале сезона, мы были там с Большой Барбарой – приехали, чтобы открыть дом или что-то такое и собирались, кажется, переночевать. Я играл на улице один. Был ясный день, светило солнце, а я оказался на переднем крыльце третьего дома прежде, чем успел это осознать – тогда песок еще только начал подниматься и был не больше тридцати сантиметров высотой. Должно быть, мне тогда было девять или десять.

– Но разве ты не боялся дома? Почему ты пошел туда один?

– Не знаю, – ответил Люкер. – Самому интересно. Сейчас я бы так не поступил, и не могу понять, зачем пошел тогда. Не помню, чтобы принимал такое решение. Вижу себя как будто со стороны. Хожу взад-вперед по берегу залива, ищу ракушки или еще что, а потом внезапно происходит резкая смена кадра, и вот я уже стою на крыльце третьего дома. Пытаюсь вспомнить, что произошло в промежутке – но там как будто бы просто пусто. Вот почему я всегда думал об этом как о сне, а не как о реальном происшествии. Наверное, так оно и было, просто сон, который я спутал с воспоминанием.

– Сомневаюсь, – сказала Индия. – Что ты делал, когда стоял на крыльце?

Люкер задрожал:

– Я смотрел в окна.

– И что ты видел?

– Сначала я заглянул в гостиную, она была в идеальном состоянии. Ни одна песчинка еще не попала внутрь…

– Сейчас их там много, – сказала Индия и взглянула на Одессу, ожидая подтверждения.

– Я не боялся особо, – ответил Люкер, – подумаешь, просто комната в запертом доме, только и всего, и я удивился: «Почему мы все так этого боимся?»

– А потом?

– А потом я перешел на другую сторону веранды и заглянул в окно столовой… – Люкер взглянул на Одессу и замолчал. Индия заметила, что, несмотря на кондиционер в комнате, ее отец сильно вспотел.

– Что ты увидел? – мрачно спросила она.

Люкер отвернулся, а когда заговорил, его голос был тихим и прерывистым.

– За столом рядом друг с другом сидели двое мужчин, один из них – с краю. Но я видел, что под столом у них не было ног. Просто тела и руки.

– Они были настоящими? – запинаясь, спросила Индия. – В смысле… что они делали?

– Ничего. Стол был накрыт. Хорошая посуда: фарфор, серебро и хрусталь, но все вокруг стола было сломано. Как будто специально все сломали.

– И у них не было ног? Типа… как у уродов, что ли?

– Индия! – воскликнул Люкер. – Они не были похожи на людей – смотришь на них и сразу понимаешь, что они не настоящие! Ты бы не сказала себе: «Ох, такие бедняги, им отрезало ноги в железнодорожной катастрофе!» А знаешь, во что они были одеты?

Индия покачала головой.

– Они были в костюмах с цветами…

– Что? Как у клоунов, что ли?

– На ткани были эти большие цветы, кажется, камелии.

Индия замерла на пару секунд.

– Шторы в столовой третьего дома украшены большими камелиями. Я видела.

– Знаю, – сказал Люкер. – Они сидели там в костюмах, сделанных из штор.

– Они видели тебя?

– Они посмотрели на меня – у них были черные глаза с белыми зрачками. Хотели, чтобы я вошел внутрь…

– Значит, они говорили, они что-то тебе сказали.

Люкер кивнул.

– Шептались, но я слышал их сквозь окно. И когда они говорили, изо рта вываливался песок. Просто песок. Я не видел ни зубов, ни языков. Только песок сыпался во время разговора. Мне сказали, что я смогу заглянуть в ящики, сундуки и взять все, что захочу. Сказали, что там были коробки, которые никто не трогал уже тридцать лет, а в них столько добра…

– Ты им поверил?

– Да. Потому что именно так я всегда и думал о третьем доме, воображал там, наверху, все эти сундуки со старыми письмами, старой одеждой, коллекциями марок и монет, антиквариатом.

Одесса прошептала:

– В этом доме ничего…

– Так ты вошел внутрь? – Индия потребовала продолжения.

Люкер кивнул.

– Как ты попал внутрь? Я думала, дом заперт, я думала…

– Не знаю. Не помню, открывал ли я окно или вошел в парадную дверь. Здесь белое пятно. Следующее, что помню: я стою у стола, держусь за углы скатерти, и мои ногти прорывают дырки в ткани, настолько она старая и гнилая.

– А те двое…

– Вдруг один из них вскакивает на стол, и я вижу, что у него есть ступни. Никаких ног, только ступни, выходящие прямо из бедер, и он начинает идти ко мне по столу, сбивая по пути всю посуду и хрусталь. Все разбивается об пол. А другой спрыгивает со стула и начинает обходить стол с тарелкой в руке, как будто хочет, чтобы я с ней что-то сделал. Они все еще шепчутся, но я так напуган, что не понимаю, о чем они говорят. Последнее, что я помню, – это то, как песок ударил меня в лицо – песок, сыпавшийся из их ртов.

– Но ты вышел, – возразила Индия. – Ты, должно быть, сделал что-то, чтобы сбежать. В смысле, ты же сейчас здесь, ты не пострадал. Очевидно, что они не убили тебя.

Люкер искоса взглянул на нее.

– Я мечтаю об этом, – сказал он тихо.

– Должно быть, они специально тебя отпустили, – настаивала Индия. – Они держали тебя там, должно быть, у них была причина тебя отпустить.

– Индия, ты пытаешься отыскать во всем этом какой-то смысл, но дело в том, что смысла никакого нет. Я даже не знаю, вспоминаю ли сон или что-то, что случилось в действительности. И это все, что я помню. А когда вспоминаю, то не то, что сам видел, а как будто проигрываю небольшой фильм. Я вижу себя маленьким мальчиком, идущим по пляжу, маленьким мальчиком, стоящим на веранде и смотрящим в окно. У меня есть ракурсы, склейки и все такое – но это уже не настоящие воспоминания. Я не знаю, что произошло на самом деле.