— Да, мамаша, мы наши, — сказала ей Оксана. — Что вы там искали в той дыре?

— Ничего не искала, — ответила старушка. — То моя хата, доченька, я там сплю и прячусь от непогоды: герман все спалил. Все начисто!..

— Как вас звать, мамаша? — спросил старушку Олег Милюшев.

Она посмотрела на Олега и ответила:

— Лявониха я, сынок, Лявониха.

— Это значит, — объяснил нам Олег, — ее мужа звали Левоном. Женщин кое-где в Белоруссии после женитьбы называют по имени мужа.

— Когда «герман» спалил ваше село, мамаша? — спросил Лявониху Олег.

— Як дауно гета было?.. Як дауно гета было… — повторила старушка. — Калi шмат грыбоу было у нашым лесе. Я пайшла па грыбы. Заблудзiлася. А вернудась, усе спалена i нiкога не засталося. Iх спалiлi у калгасным свiрне. Палiчылi партызанамi.

— Когда много грибов было в нашем лесу. Я пошла по грибы. Заблудилась. А вернулась, уже все сгорело и никого не осталось. Их сожгли в колхозном амбаре. Посчитали их всех партизанами, — перевела нам на русский Оксана. Как украинка, она понимала белорусский лучше, чем русские.

— И вы с тех пор живете в этой норе?

— Жыву, жыву. Лявона свайго з вайны чакаю, — произнесла вдруг старушка.

Нам стало ясно, что эта бедная старушка от всего ею пережитого немного тронулась умом и что ей надо помочь. По пути нашего маршрута оказался чей-то медсанбат, и мы решили отвезти Лявониху туда.

Добравшись до безымянного полустанка, состава с новыми танками мы не обнаружили. Милюшев сообщил об этом по радио майору Жихареву. На что Жихарев ответил кратко и категорически:

— Ждите. И больше радиосвязью не пользуйтесь!

Я в это время был рядом с Олегом и слышал приказ майора Жихарева, который обескуражил Олега.

— Почему, как думаешь, Никлас? — спросил меня Олег. — Как ты думаешь?

— Майор Жихарев знает, как развита сеть немецких пеленгаторов. Засекут по радио место подхода эшелона с новой техникой, жди авианалета, — ответил я Олегу. — Разговоры по радио открытым текстом всегда были делом очень опасным. Я об этом знаю с партизанской школы.

Мы расположили наши студики у кромки леса и на случай авианалета тщательно их замаскировали. Олег дал команду спилить с десяток высоких сосен в лесу и распилить их на бревна.

— Бревна, — объяснил Милюшев, — могут нам понадобиться, если завод не обеспечил эшелон специальными трапами для разгрузки танков и бронетранспортеров с платформ на землю.

Работа по заготовке бревен и рытью щелей на случай налета люфтваффе продолжалась, с короткими перерывами на перекур, до самого отбоя. После чего все, ужасно усталые, легли спать. Олег приказал одному из водителей лечь спать вместе со всеми в кузове, чтобы в кабине могла со своими санитарными сумками разместиться на ночлег Оксана.

Эшелон с новыми тридцатьчетверками Т-34–85 и американскими бронетранспортерами М3А1, доставленными в страну через Иран, прибыл на рассвете. Начальником эшелона оказался пожилой усатый старший лейтенант железнодорожных войск, оказавшийся многоопытным транспортировщиком тяжелой техники, работавший до войны мастером на одном из уральских танковых заводов. У него в команде был почти целый взвод солдат, обученных сложной практике погрузки и разгрузки тяжелой техники на железнодорожные платформы. Олегу Милюшеву тоже было не впервой разгружать и принимать тридцатьчетверки, прибывающие на фронт. Поэтому вся сложная и напряженная работа по разгрузке прибывшей техники прошла довольно четко и быстро. Операция в целом заняла менее четырех часов. Но вместо десяти тридцатьчетверок к нам прибыло лишь девять. С десятой между Орлом и Курском во время налета немецких пикирующих бомбардировщиков случилось то же, что с моим танком и экипажем за Днепром в августе прошлого года. Вместе с двумя солдатами и платформой под ней она превратилась в огненный шар. Тридцатьчетверку, платформу под танком и двух солдат разнесло вдрызг. В том налете остальные танки и платформы прибывшего эшелона, как доложил усатый старший лейтенант, отделались лишь крупными царапинами…

Но не успели наши мехводы отвести все машины в лес (хотя расстояние от железнодорожного полотна до кромки леса было всего 150–200 метров), как в небе над нами появилась дюжина немецких «Юнкерсов-87» (пикирующих бомбардировщиков). Эти самолеты, начиная с испанской Герники в 1938 году и Варшавы в 1939 году, стали символами страха и гибели всего, во что попадали их смертоносные бомбы и крупнокалиберные пулеметные очереди. Как только стало ясно, что летят они не куда-то мимо, а разворачиваются над нами, то я подумал, что майор Жихарев был абсолютно прав, запрещая Олегу Милюшеву дальнейшее общение по радио. Похоже что пеленгаторы люфтваффе четко вычислили, что именно и куда именно «не пришло вчера, за чем мы прибыли из Паперни». Стая «Юнкерсов» стала один за другим заходить над нами на пикирование. Прозвучала команда: «Воздух! Воздух!» Десантники и солдаты-железнодорожники бросились врассыпную. Но не все, включая нас с Оксаной и усатого старшего лейтенанта, успели добежать до кромки леса, где можно было залечь между деревьями в подготовленные щели в надежде на их защиту от осколков. Услышав душераздирающий вой бомб над головой, мы бросились на сырую от вчерашнего дождя землю и, казалось, втиснулись в нее.

Оксана, лежа лицом вниз, протянула мне руку, я ей — свою. Так мы лежали (казалось, вечность) держась за руки, в то время как землю вокруг нас сотрясало от разрывов множества бомб и пулеметных очередей. Одна мысль сверлила мне голову: «Вот здесь мы с ней будем убиты одной и той же немецкой пулеметной очередью и разорваны одной и той же немецкой бомбой, если случится прямое попадание. Воля Господня, только, Боже праведный, упаси нас обоих от того, чтобы нам оторвало руки или ноги!»

Этот ад, казалось, продолжался целую вечность, хотя на самом деле прошло не более пятнадцати или двадцати минут. А когда все внезапно прекратилось, мы с Оксаной одновременно повернулись нашими ужасно замурзанными лицами, чтобы убедиться, что оба живы и, может быть, невредимы. Осмотрев руки и ноги, мы вдруг обнаружили, что лежавший рядом с нами усатый старлей железнодорожных войск мертв. Оксана ощупала его окровавленную сонную артерию и произнесла одно слово:

— Готов…

На поле вокруг нас «готовых» оказалось еще девять человек и более дюжины тяжело и средней тяжести раненых. Ими занялась Оксана, а я побрел к лесу искать Олега. Его среди убитых и раненых, слава богу, не было.

Фашистские «стервятники», как их называли солдаты Красной армии, больше не возвращались. Вспомнилось, как 15 апреля прошлого года на станцию Курская-сортировочная они после первого налета возвращались еще дважды, бомбили город и железнодорожный узел каждую ночь, а то и дважды за ночь. А в этом году у них то ли самолетов, то ли топлива, то ли бомб не стало хватать для двойных или тройных налетов. Немецкие пилоты, видимо, решили, что они свою задачу выполнили, и не стали нас больше беспокоить.

Олег Милюшев распорядился увезти всех раненых в ближайший медсанбат или в полевой госпиталь, после чего Оксана должна была вернуться к нам. Вести колонну танков и бронетранспортеров в Паперню Милюшев решил ночью.