Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На протяжении долгих веков эти две области принадлежали то Французской короне, то императору Священной Римской империи. Их жители себя в мировой войне плохо зарекомендовали. Дело в том, что население этих двух провинций чувствовало себя «недоделанными немцами» — они присягали Вильгельму как кайзеру, но не как прусскому королю одновременно, а потому прусских гражданских прав были лишены. Так что с началом войны среди жителей стал популярен лозунг — «только без нас» — воевать неизвестно за что они не желали, и это при том, что полтора миллиона говорило на немецком языке и лишь двести тысяч на французском, вернее на его лотарингском наречии...
— Хм, а если создать из них какое-нибудь герцогство или королевство? Да посадить на трон того претендента, кто имеет формальные и легитимные права на этот трон? Да еще женившегося на французской принцессе давно исчезнувшего королевства или недавней империи Наполеона, что под третьим номером — от его правления вообще сорок лет прошло?!
Фок задумался, что-то подсчитывая. Идея показалась ему неплохой и жизнеспособной, ведь притязания французов пресекались на корню. А «свобода», о которой часто кричали из Парижа, оканчивалась жестким диктатом, вплоть до запрещения местных языков, на которых говорили жители Бретани или Прованса. Те еще «демократы» — если вдуматься серьезно, то самые откровенные и оголтелые нацисты правили со времен 1-й республики, когда по Вандее прошлись огнем и мечом, и зверствовали похлеще крестоносцев, что истребляли катаров в Лангедоке.
— Все исторические провинции причесали под «одну гребенку», превратив в департаменты. Какая на хрен там демократия, да кайзеровский рейх в сравнении с этой республикой сторонник «вольностей» и федерализма, прямо-таки заповедник!
Вопрос сильно заинтересовал Александра Викторовича, ведь сто двадцать два года прошло со дня взятия Бастилии, и начала жестокой «унификации» Франции. Бывал он в тех краях в свое время, и на юге страны видел существенные отличия от севера, да и говорили там совсем на ином наречии. А сейчас все куда нагляднее — срок еще небольшой и пропагандой мозги населению до конца не «промыли».
— Хрен вам, а не «евросоюз», сами своей головой думать будете. Ирредентизм тут, понимаешь, устроили, а мы на позициях европейского автономности и федерализма, вплоть до конфедераций!
Фок посмотрел еще раз на карту, обведя взглядом Австро-Венгрию. Классический пример империи по большому счету, образующие ее народы, говорящие на совершенно разных языках, составляют едва две пятых от общего числа жителей — австрийские немцы и венгры. Остальные три пятых населения в подавляющей своей части славяне разного вероисповедания — хорваты, словенцы, чехи, словаки и поляки католики, босняки мусульмане, сербы, русины и малороссы православные. Среди последних есть униаты в королевстве Галиции и Людомирии, бывшей Червонной Руси, которым в последние годы австрийская пропаганда вбивает в головы, что они украинцы. И хорошо так вбивает, как гвозди.
И тут все понятно — разделяй народы, чтобы властвовать! Не вчера придуман этот эффективный рычаг управления!
«Лоскутная» империя, как представляют, отнюдь не немощная, вполне себе устойчивая. Пятая, по своей промышленной мощи среди европейских стран, одни заводы «Шкода» чего стоят. Вот где сплошной «дуализм», а если эрцгерцогу Францу-Фердинанду удалось бы продавить предлагавшееся им реформирование «двуединой» монархии в «триединую», то образование Австро-Венгро-Славии сняло бы большую часть внутренних противоречий, за исключением классовой борьбы. Но она во всех странах идет — народы получили доступ к образованию, а это неизбежно ведет к требованию политических свобод и прав. А в империях это более доступно, потому что они изначально многонациональны и относительно терпимы, иначе бы всегда сотрясались от восстаний сепаратистов и радикалов.
— Забрать бы себе православных сербов и малороссов, и отдать поляков — Россия бы почувствовала себя гораздо спокойнее, а у Франца с Вилли чирей бы потихоньку созревал. А там лет за двести их бы и онемечили потихоньку. Хотя вряд ли — панский гонор ничем не собьешь, особенно в ХХ веке. Но мысль заманчивая, жаль, что Сандро ее почему-то не разделяет. Ладно, капля камень долбит!
Фок бережно свернул карту, усмехнулся. Он сильно устал за последние недели, возня с Византией его утомила. Но все уже позади — коронация состоялась, свадьба тоже, да и мир с Турцией подписан — Оттоманская Порта не выдержала войны на несколько фронтов, не имея современной армии и флота, ни денег в казне. Зато получила обратно Киренаику — итальянцы резко «сдали назад», видимо припомнив, как в 1866 году австрийцы малыми силами разбили их под Кустоце, а флот одержал победу при Лиссе. И решили не лезть в драку в одиночку.
— А жаль, кайзер Франц сильно расстроился! Ничего, у нас еще не вечер — просто нужно хорошо подготовиться к столкновению. Война скоро не грянет — но раз пошли схватки за передел мира, то, думаю, австрияки все же найдут повод к войне. Им сильно хочется вернуть Ломбардию и Венецию, но в этом году не судьба!
Фок посмотрел на величественный купол Святой Софии, сверкающий в лучах солнца — весна началась удивительно жаркой. Нужно было отправляться домой, причем отнюдь не на крейсере — плавание затянулось бы на шесть недель. Проще добраться до Севастополя, а там на литерном поезде всего десять дней и он прибудет в Маньчжурию, которую давно считал родным домом. Но в эту минуту он еще не знал, как судьба иной раз любит подшутить над планами, о которых люди громко высказываются…
Глава 39
— Видишь ли, мой юный брат, взойти на престол трудно, но легко, вот такая идиома, если так можно сказать, — Фок оперся на плечо юного цесаря, хотя в такой опоре не нуждался, не такой он был старый и немощный, насколько демонстрировал. Просто с какого-то момента стал чувствовать необходимость в притворстве, чтобы выиграть время. Так поступали многие правители, тот же Сталин набивал трубку, а Черчилль долго раскуривал сигару — без них они никогда не вели никаких переговоров.
— Зато удержаться на нем неимоверно трудно, если ты решил принести пользу родной стране.
— Но Греция для меня не родная, дядя!
— Разве я говорил о Греции?! Бог с ней — не все