— Выучусь, — сказал Женька твердо.

Олюшка, покорно уходящая вслед за матерью, резко развернулась. Она хотела что-то сказать, однако Алина дернула ее за руку. Но взгляд девушки… В нем было столько веры, страха, нежности, что слова были не нужны.

Брига все же пошел следом за ними в сени и на крыльцо, и долго смотрел вслед.

Молочный туман заливал деревню, сквозь него кое-где мелькали огоньки теплых окон, еле заметные за влажной пеленой. Но уже наползало утро, густое, как деревенские сливки, ленивое, сонное. Брига жадно втянул свежий холодный воздух. Сейчас, когда никто его уже не слышал, он повторил, словно заклиная себя: «Выучусь! Выучусь!»

Хорошо, что ни Алексей Игоревич, ни Вадька не вышли на крыльцо, и какое-то время Брига мог не объяснять, что стоит за семью звуками, сорвавшимися с губ случайно, но ставшими теперь девизом и планом: «Выу-чу-сь!»

Брига еще не хотел думать о том, что ждет его за порогом стремительно гаснущего лета. Он смотрел, как проступают сквозь туман макушки сосен, как одно за другим загораются темные окна, как мирно и тихо начинается день, и старательно считал.

Ему оставалось еще десять дней лета. Десять дней и ночей. Этого должно хватить, чтобы надышаться теплом, решить, что делать с Вадиком, как рассказать и объяснить все Алексею Игоревичу. Десять дней тишины до возвращения в детдом. До начала долгой дороги, которую он должен пройти.