Здоровяк был под хмельком. Шатаясь, он опустился перед дырой на колени и произнес ряд ругательств, заканчивавшихся воинственным криком:

— Я сдеру с него заживо кожу, с этого чертова бродяги!

Ему пришлось приложить почти столько же усилий, чтобы пролезть в дыру, сколько требуется младенцу, чтобы выбраться из материнского чрева.

Когда Нестор Бельгран выпрямился и вновь обрел шаткое равновесие, он ничуть не был похож на младенца. Человек, затаившийся в гуще ветвей, прежде чем исчезнуть, пробормотал сквозь зубы:

— Добро пожаловать в мои владения, паршивая собака!

Нестор Бельгран не расслышал его шепота, утонувшего в шуме листвы.

Несмотря на остроту взгляда, человек из тени не заметил с другой стороны парочку, тоже стоявшую в полумраке. Он был озабочен лишь этим пьянчужкой, неверной походкой бросившимся к дому, ничуть не заметив, что за ним наблюдают.

— Вы дрожите, — сказал Верберен, положив руку на талию Люси.

— Ведь этот человек ищет вашего друга? Какое жуткое место!.. Умоляю, пойдемте отсюда!

Они пошли, пошатываясь, по неровному тротуару. Люси вцепилась в спутника, будто боялась, что ее от него оттащат. Однако ей нечего было опасаться — он прижимал ее даже крепче, чем собственную супругу.

21 сентября

Мели Беллак чуть не плакала. Она рассчитывала задобрить Эфросинью, приготовив первоклассный обед по рецепту, который не могла знать мадам Пиньо. Почему эта женщина к ней придирается? И зачем вмешивается в дела других? Мели Беллак отыгралась на луке, безжалостно измельчив его и решительно бросив в кастрюлю, где он присоединился к главной причине спора — филейной части говядины, которую, по словам Эфросиньи, готовить таким способом преступно.

— Мсье Мори обожает мясо, запеченное в духовке! Вы рискуете вызвать у него несварение!

— La charonha![85]— в который раз процедила сквозь зубы Мели.

Она ужасно жалела, что согласилась на это место. С мсье Мори совершенно невозможно поговорить, а в его квартире полно возмутительных гравюр с изображением обнаженных узкоглазых мужчин и женщин в непристойных позах. На их создание художника вдохновил сам дьявол, не иначе! И в довершение всего еще и мадам Пиньо, которая повсюду сует свой длинный нос…

С карандашом за ухом Кэндзи складывал в стопку демонстрационные экземпляры книг, выставленные в витрине и выцветшие на солнце. Он мурлыкал под нос песенку Мели Беллак, не замечая, что мешает попыткам Жозефа припомнить мотив, который насвистывал незнакомец в доме с призраками.

Именно этот момент выбрала Матильда де Флавиньоль, чтобы появиться в книжной лавке в наряде из поплина в крупную клетку и круглой шляпке, украшенной пышным бантом.

— Какими судьбами? — поинтересовался Кэндзи.

Матильда де Флавиньоль слегка растерялась, но тут же развернула рекламку велосипедов «Буксель» и «Дюбуа», гордясь, что ей удалось ее выклянчить у расклейщика афиш.

— Отдам Хельге Беккер, она их коллекционирует. Она случайно не здесь?

С простодушным видом она осмотрела лавку и увидела одного Жозефа. В глубине души она надеялась встретить Виктора Легри.

Но тот именно в это время беседовал с букинистом Шанморю, пытаясь добиться с его помощью осуществления своих и Жозефа планов. Для этого ему пришлось потратить немало силы убеждения и даже несколько франков, так что когда он появился, Матильда де Флавиньоль уже убралась восвояси. Виктор поставил велосипед рядом со шкафом, где Кэндзи хранил сувениры, привезенные из путешествий. Жозеф тоже проскользнул к этому убежищу.

Наклонившись к стопке книг Артура Шницлера — то была повесть «Смерть», переведенная с немецкого и вышедшая в издательстве «Перрен», — Кэндзи вспоминал, как Джина сказала, что они могут встретиться лишь на следующей неделе. Он настаивал, но в ответ слышал: «Я ужасно выгляжу, у меня синие круги под глазами. Лучше меня такой не видеть…» Надо ли было настоять? А вдруг она потом упрекнет его, что он ее послушал? Женщин так сложно понять! Можно ли быть уверенным, что их запрет не предназначен для того, чтобы его нарушить? Он судорожно вздохнул. Он сожалел о своих прежних связях, в частности, об отношениях с Евдоксией Аллар. С ней не было никакого жеманства, они раздевались, совершали что должно, одевались и назначали следующую встречу, в интервале с пяти до семи.

— Эта хозяйка пансиона — лицемерка, она не позволила мне подняться к Альфонсу, потому что скрывает что-то подозрительное! А если она его прикончила и повесила в шкафу рядом с полосатым костюмом?

— Вы преувеличиваете, Жозеф. Успокойтесь, а то мы не сможем одурачить Кэндзи.

Будто только и ждавший этой реплики, колокольчик прозвенел. К Кэндзи направился любопытный персонаж. Под расстегнутым пальто виднелась зелено-желтая рубашка, подбородок был укутан кашне. На ногах красовались деревянные сабо, громко стучавшие по полу. Длинные светлые волосы прикрыты бобровой шапкой. Незнакомец зарос бородой до самых глаз — маленьких, небесно-голубого цвета, похожих на яркие камешки, вдавленные глубоко в лицо. Войдя, он немедленно устремился к новинкам.

— Hello, дорогой собрат. Надеюсь, ваша лавка примет мой план социального обновления, и когда я создам профсоюз, будет подчиняться его правилам.

— Что это будут за правила, мсье Шанморю? — холодно спросил Кэндзи.

— Не продавать ни одного произведения по цене ниже установленной мною. Комитет утвердит расценки. Все книги будут рассортированы в алфавитном порядке, на этикетке указано заглавие и цена, приложена закладка, а на карточке, составленной на старофранцузском, будут написаны разумные советы по уходу за книгами, а также строгий запрет сыпать на них пепел от сигарет.

— А из кого будет состоять этот комитет?

— В основном из меня. Но я еще с вами об этом поговорю. Hic et nunc меня интересует совсем другое. Два ваших компаньона обещали мне прийти оценить тома, украшенные экслибрисом каноника Антуана Шевалье, которыми набита моя кладовка, как бочка селедкой. Раритет 1650 года.

— А что это вы сказали вначале? На каком языке?

— Латынь, мсье Мори, латынь. Я сказал: «здесь и сейчас».

Виктор и Жозеф показались из задней комнаты. У обоих были такие детски невинные лица, что это сразу показалось Кэндзи подозрительным.

— Я намеревался пойти в Друо, — запротестовал Кэндзи.

— Клянусь собственной матерью, вернусь к полудню! — завопил Жозеф.

— Аккуратнее с клятвами, а не то ваши выходки отразятся на здоровье вашей матери и положат конец терпению вашего тестя!

«Они принимают меня за идиота! Шанморю, раритет! Как же!» — размышлял Кэндзи, следя за тремя мошенниками через витрину.