9. Доктрина Кальвина была суровой. Человек проклят со времен грехопадения Адама. Древний Адам живет в каждом из нас и вызывает наши пороки и преступления. Распятый Иисус искупил не всех людей, а только тех, кто своей верой распинает в себе древнего Адама. Но чтобы обладать такой верой, нужна благодать. Каждый человек заранее обречен либо на спасение, либо на вечное проклятие. Делами нельзя искупить спасение; дела служат доказательством, что этот человек уже наделен благодатью. Мирской результат этой догмы парадоксален: кальвинист оказывается ввергнутым в активную жизнь. Действительно, зачем раздумывать о себе самом? Нельзя изменить Божье предначертание. Но, достигая успеха в делах, можно доказать, что ты принадлежишь к избранным. Эта удивительно практичная сторона кальвинизма нравится части французской буржуазии. Образованные люди тоже склонялись к кальвинизму: это были профессора, врачи, адвокаты, мелкие священники и послушники и та часть дворянства, которая, лишившись своего состояния по Конкордату 1516 г., полная обид на Рим, создала «отделения действия» (Дж. Э. Нил) движения гугенотов. Это оказалось особенно действенно в Лионе, связи которого с Женевой были традиционными, в Нормандии, Лангедоке и в долине Роны. Париж оставался в своем большинстве католическим. Так как военная организация дублировалась организацией религиозной, то партия гугенотов быстро превращается в государство в государстве, а потому становится вполне понятным беспокойство французских королей.

10. Французские короли веками боролись за то, чтобы помешать Католической церкви приобрести в королевстве слишком большой авторитет. Они положили конец гегемонистским устремлениям сильных пап Средневековья, одержали победу в вопросе инвеституры, вынудили принять сначала Прагматическую санкцию, а потом Конкордат и получили свою львиную долю от церковных богатств. Они не могли потерпеть, чтобы под предлогом религиозных реформ аристократическая партия попыталась бы разделить королевство политически. Потому что уже очень скоро появилась целая школа гугенотов-публицистов, которые отрицали абсолютную королевскую власть. Настоящие «республиканцы» выискивали у Плутарха примеры священных восстаний против тиранов. Такая пропаганда оказалась бы очень опасной для монархии, если бы народ ей внял. Но французские крестьяне, вопреки тому, что произошло в Германии, остались верны своему традиционному католицизму. Во Франции протестантизм был – и в некотором смысле остается – уделом либеральной полуаристократической элиты.

1. Дефицит, ересь плюс меньшинство – это очень опасное сочетание. Обстановка в стране, полученная в наследство от Генриха II, была взрывоопасной. Итальянские войны обременили королевство долгами. Долг Франции достигал сорока миллионов ливров, взятых под чрезмерные проценты. Для выплаты этих процентов необходимо было повышать талью и продавать должности – две непопулярные меры. Страна нуждалась в надежном мире, в крепкой власти. Но кто еще обладал достаточной силой, чтобы отдавать распоряжения? Новый король, Франциск II, был пятнадцатилетним ребенком – золотушным, прыщавым, страдавшим аденоидами. Мать, королева Екатерина Медичи, крупная мужеподобная женщина, рассудительная и стремящаяся к всеобщему примирению, обладала умом политика, но не государственного деятеля. «Бог обременил меня тремя малолетними детьми и страной, раздираемой распрями», – писала она своей дочери, королеве Испании. Хотя она была полна решимости бороться за своих сыновей, но, будучи простолюдинкой и к тому же иностранкой, вынужденно соблюдала осторожность. Три партии оспаривали власть: 1) партия Бурбонов, принцев крови, которые тотчас наследовали бы трон, угасни род Валуа. Во главе этой партии стояли Антуан де Бурбон (через свой брак с Жанной д’Альбре – король Наваррский) и его брат принц Конде; 2) Гизы, лотарингские принцы, звезда которых взошла после того, как из их дома вышли королева Шотландская (Мария де Гиз) и королева Французская (Мария Стюарт),[27] а также герой войны (Франсуа де Гиз); 3) и, наконец, Монморанси, верные короне, но соперничающие с де Гизами. У Анна Монморанси, королевского коннетабля, было трое племянников-гугенотов, среди которых уважаемый и почтенный адмирал де Колиньи; Гизы были фанатичными и непримиримыми католиками; Антуан де Бурбон собирал гугенотов при своем дворе в Нераке, потому что, после того как коннетабль де Бурбон попал в немилость, семья пребывала в оппозиции, а также еще и потому, что он был под сильным влиянием своей тещи Маргариты Наваррской, этой «Маргариты Маргариток».

2. Когда юный король женился на своей племяннице Марии Стюарт, Гизы получили рычаг управления, и поэтому они предполагали, что это удобный случай, позволяющий им окружить несовершеннолетнего Франциска II теми советниками, которых выберут они сами. Народ Франции встал на сторону Гизов «с той поспешностью, которая всегда влечет его к тем, кто в данный момент выражает его устремления» (Г. Аното). И они тотчас же превратились в «людей, ниспосланных Провидением», – призванных самим Господом на защиту католической религии. Особенно популярен был Франсуа, настоящий солдат, кардинал Лотарингии, подлинный глава партии, «диктатор, папа и король в одном лице». Антуан де Бурбон, первый принц крови, имел, вероятно, все права на регентство, но, видя, что толпы полностью «огизованы», счел более разумным затаиться. В начале этого правления гугеноты предпочитали вести себя как покорные подданные, «лишь бы только оставалась единой суверенная Божественная империя», но Гизы и их друзья-экстремисты хотели очистить государство от ереси. Своими насильственными действиями они довели сторонников реформы до мятежа. «Меры воздействия (Гизов), откровенно склонные к тирании угрозы по отношению к самым знатным людям королевства, самоотстранение принцев и крупных сеньоров, коррупция среди главных лиц правосудия, склоняющихся к преданности главным правителям (Гизам), финансы королевства, произвольно распределяемые по их приказанию, как, впрочем, и должности, и бенефиции, – короче говоря, их жестокое и само по себе незаконное правительство вызывало против них необыкновенную ненависть… В результате каждый был вынужден думать о себе самом, и многие начали объединяться вместе, чтобы быть готовыми к справедливой борьбе для восстановления бывшего и законного правительства королевства» (Т. де Без).

3. Вот так и случилось, что интересы «государственных гугенотов» сомкнулись с интересами религиозных гугенотов. «Недовольные» всех сортов, видя, что они подвергаются преследованиям, решили освободиться от Гизов. По всей стране было много солдат, а мир, заключенный в Като-Камбрези, еще прибавил ветеранов, находившихся не у дел. Теологи Реформации одобряли заговор, если только он поддерживался принцем крови. Они находили в Библии множество примеров таких заговоров. Было решено, что отдельные вооруженные отряды сойдутся в Блуа и Амбуазе и захватят двор. Но Гизы получили об этом предупреждение, заговор был раскрыт, а заговорщики арестованы. Зубцы замка Амбуаз покрылись повешенными. Жан д’Обинье, проезжая по тем местам, сказал своему восьмилетнему сыну Агриппе: «Эти палачи обезглавили Францию… Нельзя, дитя мое, чтобы вслед за моей твоя голова тоже слетела с плеч, потому что нужно будет мстить за этих благородных вождей…» Таким образом, вызревала непримиримая наследственная ненависть. Сам Конде впал в беспокойство, когда наступила неожиданная развязка: Франциск II, болезненный и страдавший хроническим отитом, вдруг слег в горячке. Какой удар для Гизов! Кардинал умножил процессии с мольбами к Небу о выздоровлении короля; генерал угрожал перевешать всех врачей, если король умрет. Но смерть никого и ничего не боится. Франциск II скончался. Гизы потерпели неудачу.