Мне хотелось назначать Уилли свидания, чтобы любоваться им. В романе «Последний сентябрь», посвященном жизни в провинциальной Ирландии, Элизабет Боуэн описывает юность своей героини как «огонь, пылающий в пустом зале». Я же перефразировала это описание, жалуясь, как мало времени мне доводится проводить, просто любуясь малышом: «Его красота как огонь, пылающий в пустом зале».

Когда соседи заходили в гости, Люси знакомила их с новым братиком:

— Это Уилли, мой братик. Он гений и красавчик.

Уилли был настоящим чудом. Он быстро научился улыбаться во весь рот и отрастил копну золотистых кудряшек, а еще выделывал всякие штуки глазами: они у него были то огромные голубые, как покерные фишки, то сужались до щелочек от удовольствия. Мало того, как всем малышам, ему была свойственна беззаботность, он шагал (точнее, его носили) по миру, не отягощенный ничем. Если его что-то беспокоило, он орал, но быстро об этом забывал.

Когда его выписали из больницы, он не был прицеплен к кислородному баллону, как Люси. Его не посадили на карантин. Он был свободным ребенком, что мне было в новинку и несказанно меня радовало. Я везде его с собой таскала. Взяла и в студию йоги, где Фрэн поздравила меня, как тренер свою подопечную, — не без гордости.

Где бы Уилли ни оказывался, он собирал вокруг себя восторженную толпу. Однажды я взяла его на обед с редактором и усадила на колени в «Ле Пише» — роскошном, чопорном французском бистро недалеко от Пайк-Плейс. Серьезный мужчина в прекрасном костюме прошагал мимо, и брови его поползли вверх. Ой-ой-ой. Многим не нравилось, когда детей приводят в рестораны. Но этот встал прямо напротив нас, направил на Уилли палец в классическом обвинительном жесте и громко провозгласил:

— Самый очаровательный ребенок, которого я только видел в жизни! — Потом повернулся и вышел.

Стыдно признаться, но тот случай несколько месяцев помогал мне продержаться на плаву — когда Уилли совсем не спал, а Брюс стал работать вечером, не только днем; когда наша обожаемая няня уволилась, а Люси превратилась из миленькой, сладкой малышки в трехлетнего ребенка. Жить с ребенком, которому три с половиной года, — всё равно что постоянно жутко скандалить с мужем, когда вы на грани развода. Бессмысленные обвинения и демонстративные приступы гнева сменяются манипулятивным подхалимством.

— Кто ты такая? — спросила я как-то раз, когда она швырнула макароны на пол. Слишком горячие, видите ли. — И что ты сделала с Люси Баркотт?

Она слезла со стула и обняла меня за шею.

— Я так тебя люблю, мамочка, — прошептала она. В ее ручонках я почувствовала себя унизительно счастливой. Может, у меня стокгольмский синдром?

Тем временем Уилли ползал в соседней комнате, выискивая пыльные пушочки под пеленальным столиком, чтобы впоследствии засунуть их в рот. У него получалось. Я обнаружила его с серыми ошметками во рту. Из чего состоят свалявшиеся комочки пыли? Кроме пыли, разумеется. Что за вещество соединяет их в нити? Выпавшие волосы? Фу, гадость какая. Я сунула палец ему в рот и вычистила всё как можно лучше. Я мечтала о том, что настанет день, когда мне не придется засовывать пальцы в чужие рты, чтобы что-нибудь оттуда вытащить.

Я прилегла на диван с Уилли. Вошла Люси.

— Привет, ангелочек.

— Привет, мамочка. Может, порисуем?

— Конечно. Посмотри за братиком, детка. — Я говорила супер-бодрым голосом, который был уготовлен у меня для тех случаев, когда я валилась с ног. Даже мне он казался тошнотворно слащавым. Но лучше, чем орать, правда?

Я достала карандаши и бумагу, которые у нас не хранились аккуратно в ящике стола, как у других людей. Нет, они жили в пластиковой коробке, заваленной всяким хламом, в шкафу, где хранилась посуда. Точнее, рядом с пластиковой коробкой, потому что они всегда рассыпались по всему шкафу. Система аккуратного хранения была недоступна моему пониманию.

Я разложила принадлежности для рисования на кофейном столике, и мы с Люси взялись за дело. Я рисовала ее, а она — меня. Потом мы пририсовали себе шляпы. Уилли лежал на спине и сучил своими расчудесными ножками.

Вошел Брюс за добавкой кофе. Я сюсюкала с Уилли.

— Привет, ребята.

— Привет, — вяло ответила я.

— Мы рисуем! — воскликнула Люси.

— Что рисуете?

Люси бросилась показывать ему рисунок, а я откинулась на спинку дивана на секунду и закрыла глаза.

— Клер, ты не могла бы вычитать черновик моей статьи до ужина? Тогда я бы ее сегодня отправил. — Брюс писал статью о праздновании Рождества без ущерба для экологии.

— Наверное, могла бы. Я сейчас занята с детьми.

— Я с ними побуду.

— Да, чтобы я могла вычитать твою статью. Можно подумать, своей работы у меня нет. — По правде говоря, ее и не было. Заказов в последнее время поступало мало. Мы решили, что пока я буду работать как можно меньше, чтобы не нанимать няню. Хотя я сама под этим подписалась, каждый раз, когда я видела Брюса, идущего в домашний офис, мне хотелось его удушить.

— Ну тогда не надо.

— Нет, я сделаю, — упрямо сказала я.

— Нет, правда. Забудь, — ответил он и вышел через дверь кухни. Не успела она закрыться, как я уже смеялась вместе с Люси: ах, какую забавную шляпу она нарисовала! Уилли сидел у меня на коленях и дергал меня за волосы.

— Ой, — проговорила я самым сладким голосом на свете.

После того как мне сняли скобки, я ждала шесть недель. Ждала не для того, чтобы заняться сексом; о нет, тут я готова была ждать хоть шесть лет. Чтобы заняться йогой. И вот наконец я вернулась в студию и села в полулотос. Точнее, не совсем в полулотос. Лодыжка всё время соскальзывала и валилась на пол, как пьяница с барного табурета. Очевидно, за это время что-то изменилось. Тогда я села, просто скрестив голени. Фрэн вошла в класс и, увидев меня в заднем ряду, просияла. Свое обычное место в первом ряду я пока занимать побоялась.

Разумеется, Фрэн не стала замедлять привычный ритм занятия из-за одной меня. Мы быстро проделали знакомую последовательность. Мне казалось, что у меня связаны руки и ноги; между моими представлениями о том, что я могу, и реальными возможностями выросла пропасть. Я видела себя на другом ее краю, но не могла перепрыгнуть на ту сторону.

Мы сделали несколько циклов сурья намаскар и перешли к вирабхадрасане 2. Я встала, расставив ноги на метр с небольшим. Стопа правой ноги смотрела строго вперед, параллельно краю коврика. Левая была завернута под углом. Я глубоко присела, стараясь добиться угла в девяносто градусов, и выпрямила левую ногу, точнее, постаралась выпрямить. Руки вытянула от плеч. Направила взгляд поверх правой руки. Я снова была в седле!

— Чувствуете в этой позе свой центр?