Он проснулся от того, что кто-то повторял его имя.

– Господин, мудрый Саримар шлет тебе привет и просит подойти на нос корабля, – обращался к Анкору один из гвардейцев Храма.

Юноша быстро привел себя в порядок и надел желтую тунику.

– Смотри, Маленькая Змея, мы доплыли до рифов! – учитель приветствовал ученика. – Прямо за ней сверкают золотые башни Кума!

– Кум! Я спал целый день! Солнце уже опустилось к горизонту…

– Да, Анкор. Последние события нарушили ритм твоей жизни. Когда мы вернемся, я хочу, чтобы ты уединился в своем домике и строжайшим образом соблюдал обет молчания. Ты не только не имеешь права говорить, но помни еще одно правило: любое слово, произнесенное человеком, на которого я не указал лично, не должно существовать для тебя. Могу я узнать, почему ты пришел на палубу?

– Потому что… но, учитель, ты же сам послал за мной!

– Видишь, а ведь тебе нельзя было ни слушать слова этого солдата, ни принимать их во внимание. Я не упрекаю тебя за то, что уже случилось, милый юноша, я указываю на будущее.

Анкор чувствовал себя неловко. Он сел у ног учителя, и взгляд его устремился к далеким золотым башням, которые окрасились кроваво-красным отблеском солнца, умиравшего на горизонте.

Далеко позади, там, где таял след их парусника, возле скалистых берегов, оставленных Анкором, сгущались зловещие, мрачные тучи.

Прошло два, три, четыре дня… Уже целую неделю Анкор пребывал в уединении в своем таинственном горном гнезде. Он никого не видел, и ему не с кем было перемолвиться словом.

Каждый день один из слуг Храма оставлял в скалах над домиком корзинку с едой и тут же удалялся. Час за часом Великая Душа Моря утешала сердце юноши и успокаивала струны его души, но в глубинах сознания пылала острая боль угрызений совести и недовольства собой, и этот огонь невозможно было потушить.

Когда солнце в десятый раз поднялось над вершинами гор, юного Посвященного ждало едва ли не самое сильное потрясение в его жизни. Служитель Храма, приносивший еду, спустился со скал, не скрываясь, и Анкор узнал его… Онишке!

– Ты! Не верю своим глазам! – воскликнул Анкор. – Это ты, брат! Похоже, боги шутят со мной!

– Нет, благородный Анкор! – ответил юноша. – Именно я по наставлению учителя тайком ухаживал за тобой, а сегодня мне разрешили подойти к тебе и заговорить.

– Я думал, ты погиб… Я же сам видел, как твое тело, пронзенное двумя стрелами, упало в море… А что с Фоароном?

– Его душа покинула тело, господин… Меня постигла бы та же участь, если бы не часовые. Они следят за линией рифов с двух скалистых островков, расположенных неподалеку. Именно они успели вытащить меня, уже почти мертвого, из воды, едва отошел корабль южан. Часовые предупредили учителя о случившемся, и он тотчас направил корабль к тебе на выручку. Но было слишком поздно: пиратское судно успело отойти далеко, и несмотря на все усилия наших матросов их парус скрылся из виду.

– Онишке, но стрелы! Тебя же серьезно ранили…

– Верно. Первая стрела повредила мне живот – это не смертельно, но очень больно, а вторая пронзила лопатку. Я упал в море почти без сознания. Не знаю, сколько я оставался в воде, говорят, не больше десяти минут. Потом я больше месяца провел в постели. Все это время меня с усердием и нежной заботой лечил учитель Саримар. Сейчас я прекрасно себя чувствую, ко мне вернулась прежняя сила. Я останусь с тобой, если хочешь…

– Онишке! Я стал любить и уважать тебя еще больше, верный друг. Ради меня ты рисковал жизнью. Такие подвиги трогают даже сердца богов, управляющих нашими судьбами.

– В этом нет моей особой заслуги, Анкор. Тебе пора уже идти в Малый Храм – учитель ждет.

Анкор быстро привел себя в порядок и с легким сердцем отправился на занятия. В конце урока, когда солнце достигло зенита, Саримар пригласил ученика разделить с ним скромный обед в приятной прохладе под сенью старых сосен.

– Ну что же, Анкор. Несколько дней назад нам так и не удалось закончить разговор… о том, как давно изобрели магические огни.

И снова Анкор был восхищен чуткостью и тонкостью учителя. Юношу всегда изумляло его умение деликатно начать разговор даже на самую неприятную тему. Анкор прекрасно понимал, что речь пойдет о его непослушании, но видно было, что мудрец хотел перейти к этому мягко, как будто между делом, не желая обидеть ученика.

– Да, учитель…

– Итак, я уже говорил тебе, что давным-давно тайна магических огней принадлежала Белым Братьям. Но со временем секретом этой формулы завладели Братья Тьмы. Именно они предали его гласности – со всеми вытекающими отсюда последствиями; и в наше время сотни алхимиков здесь и даже в Азии и Африке в той или иной мере владеют им. Огни, которые ты видел во время сражения, не чета тем, что были двадцать тысяч лет назад: они прогорают в десятки раз быстрее. Я уже не говорю о том, какого уровня достигали знания на великом материке, погрузившемся в воду, осколком которого является Посейдонис; а также на погибшем еще раньше в огне другом великом материке, который занимал огромное пространство, включая земли, принадлежащие теперь нашим братьям с Западного материка. Да, Анкор, скоро люди утратят эту формулу навсегда.

– Почему, учитель? Ты же только что сказал, что ее открывает все больше и больше людей.

– Потому, сын мой, что все в мире: люди, животные, религии и боги – подвластно закону циклов. А он гласит, что на определенном плане бытия все неизбежно рождается, достигает своего апогея и умирает. Учения, обряды и формулы выживают лишь тогда, когда хранятся в глубокой тайне, в стенах великих храмов. Только в тишине святилищ они не утрачивают своей чистоты и избавлены от злоупотребления. Но, увы, Анкор! Когда, как и сейчас, тайна разглашается, когда ею овладевают люди или школы без достойной моральной подготовки, тайна перестает быть тайной: знание, заложенное в ней, меняется до неузнаваемости, в нем появляются примеси, и в конце концов оно теряет свою изначальную чистоту, становясь несовершенным. И когда знание теряет свои первозданные качества, люди начинают пренебрегать им и постепенно забывают. Но воистину, забвение начинается уже тогда, когда секрет разглашается. Когда же люди разучиваются пользоваться этим тайным знанием, оно забывается полностью, превращаясь лишь в жалкую копию, карикатуру изначального знания. Ты понимаешь, о чем я говорю?

– Да, учитель, – ответил юноша, чья голова уже клонилась к земле от усталости.

– Тогда ты также должен понять, что желания людей становятся причиной их гибели.

– Это значит, что любое, даже благородное желание должно исчезнуть?

– Милый Анкор, благородные, хорошие желания – плоды загадочного процесса эволюции: это те же низменные инстинкты, те же дурные, другими словами, эгоистические желания. Просто эти эгоистические желания за многие и многие воплощения человека в материальном мире видоизменились, превратились в нечто совершенно иное, и сейчас уже проявляются как возвышенные желания, лишенные эгоизма. Но суть осталась прежней: сохранившись в потенциале, их эгоистическая природа в определенных обстоятельствах внезапно прорывается и разрушает все, с чем соприкасается. Запомни, Анкор, если что-то движется и развивается не само по себе, а в соотнесении и «соперничестве» с чем-то другим, это значит, что оно проявлено в нашем ограниченном материальном мире. А раз это так, то, развиваясь подобным образом, оно обречено страдать и сражаться за свое существование, будучи сущностью, ограниченной рамками материи. Лишь в непроявленном мире, где все есть часть единого целого, существует истинное счастье, истинное спокойствие и истинная жизнь, в том мире нет иллюзии, которую мы называем смертью. Поэтому говорю тебе, Маленькая Змея: когда-нибудь нам придется убить в себе и хорошие желания, ибо «мы» – наше истинное «Я» живет за пределами любых желаний.