мы прошли свой путь – прежде всего в том, что касается наших методов интеллектуальной полемики и убеждения»[372].

1952–1955

«Приверженность Западу» – и Сталинская премия

Я понимаю так: если добиваться мира, то мира, который противоположен насилию, а не войне только. Настоящая разрядка – не в том только, что не стреляют пушки, а в том, что сердца не озлоблены и горло не сжато ни у кого. Настоящая разрядка только тогда будет иметь место, когда нигде в мире не будет насилия, особенно массового.

А. Солженицын. Пресс-конференция о сборнике «Из-под глыб», 16 ноября 19741

Томас Манн представил свое возвращение в Европу как очередной продолжительный вояж; о том, что он в действительности собирался остаться там навсегда, сначала не говорилось. В неведении газеты гадали о его планах на будущее. Один факт был, во всяком случае, налицо: он уехал из Соединенных Штатов, бывших тогда оплотом антикоммунизма. Высокое начальство в Москве, наверное, предпочло бы, чтобы он по-прежнему жил за океаном, но факт свершился, и теперь следовало извлечь из него максимально возможную пользу.

18 ноября 1952 года Томас Манн открыл секрет. На пресс-конференции в Вене он объявил, что намеревается провести остаток жизни в Старом Свете. Волнение вызвал (иначе и быть не могло) его ответ на вопрос, какой системе – «восточной» или «западной» – он отдает предпочтение. По смыслу он повторил то, что в августе говорил на эту тему корреспонденту газеты «Штадер тагесблатт»: «…интеллектуал не может сказать безоговорочное “да” [373] Востоку или Западу»[374]. В Вене он высказал эту точку зрения уже не в интервью провинциальной газете, а на большой международной пресс-конференции. По его словам, ответить на вопрос, какая демократия лучше – «народная» или демократия западного типа, он так просто и однозначно не может, ибо это материал на целую книгу, а то и на две.

Ответ Томаса Манна, как часто в подобных случаях, был уклончивым – а в сущности, бессодержательным. Ангажированным участникам конференции – таких, надо полагать, было большинство – было бы по вкусу конкретное высказывание в пользу одной из двух систем, а еще лучше – против одной из них. «Ассошейтед пресс» сообщало об этой реплике писателя в нейтрально-деловом тоне. Газета «Нойе Винер тагесцайтунг» объявила его сторонником тирании и диктатуры, который тщетно пытается возбудить впечатление, будто он парит над схваткой. Не осталась неотмеченной и якобы неловкая пауза, которую он сделал перед ответом на вопрос[375]. Выходящая в ГДР советская газета «Теглихе рундшау» вообще не упомянула вопрос в конкретной форме «Восток или Запад». Вместо этого она делала акцент на вкладе Томаса Манна в защиту мира и взаимопонимание между двумя системами[376].

Коммунистическая и прокоммунистическая пресса особенно оживилась после выступления Томаса Манна с докладом «Художник и общество» в Венском Концертхаузе 19 и 27 ноября. Статья в газете «Абенд» 20 ноября была выдержана в восторженных тонах в честь «величайшего немецкого писателя современности»[377]. «Фольксштимме» уделила больше места политике.

Томас Манн не коммунист, – писал ее корреспондент: Он не скрывает, что смотрит на социалистические страны с некоторыми оговорками. Но единственные, кто от всего сердца соглашаются с Томасом Манном, когда он говорит о великих традициях буржуазной культуры, которые он хочет сохранить, – это коммунисты. Единственные, кто от всего сердца с ним и за него, когда он старается сделать людей лучше, добрее и миролюбивее, – это коммунисты[378].

Сотрудники газеты Коммунистической партии Австрии продемонстрировали этим свою высокую политическую квалификацию. Цитированный фрагмент перекликался с риторически эффектной фразой из ответа Томаса Манна Паулю Ольбергу в сентябре 1949 года: он, Томас Манн, не попутчик, но кажется, что толковые коммунисты в попутчиках у него. «Фольксштимме» умело воспользовалась его собственной мыслью, чтобы изобразить коммунистов его единственными союзниками и сподвижниками.

Томас Манн подвел итоги мероприятия: «Коммунистическая пресса слишком любезна». Кроме этого он отметил «враждебное игнорирование визита американцами» и попытку представителей коммунистической молодежи сблизиться с ним. Зафиксировано было и приглашение на праздничный концерт советских артистов, которое он из-за проблем со здоровьем вынужден был с сожалением отклонить[379].

Несмотря на весь свой опыт в полемике, он, очевидно, и не подозревал, что его невнятный ответ на вопрос о двух видах демократии может быть истолкован как симпатия к тоталитарным режимам. Когда через две недели он увидел относительно нейтральное сообщение «Ассошейтед пресс» о пресс-конференции в Вене, он ужаснулся. Он был гражданином США и даже в Европе «по привычке» опасался репрессий. Эрика Манн взялась за перо и набросала для отца соответствующее опровержение, которое, однако, тоже было сформулировано уклончиво и неоднозначно. Как за два года до этого в случае со Стокгольмским воззванием, Томас Манн в сотрудничестве с дочерью пытался опровергнуть факт, которому имелось немало свидетелей. Читателей нью-йоркского «Ауфбау» он пытался убедить, что информация «Ассошейтед пресс» не соответствует действительности[380].

Главным адресатом публикации, были, конечно, компетентные ведомства США. Важнее и труднее всего было уверить их в том, что, уклонившись от прямого ответа на вопрос о двух системах, он отнюдь не сомневался в достоинствах западной демократии. О преимуществе одного строя перед другим, т. е. по сути вопроса, в статье поначалу не было сказано ни слова. Томас Манн напоминал, что всей своей деятельностью он неустанно стремился внести вклад в великое культурное наследие Запада. Террор, насилие, ложь и бесправие ему отвратительны, писал он, не обозначая, впрочем, эти явления как атрибут коммунистической диктатуры. В заключение он все же обратился к вопросу политической системы. «Я живу на Западе, – подчеркнул он, – никак не по ошибке, совсем не случайно. Я живу здесь как верный сын Европы, потому что мне здесь довольно-таки нравится, и я, несмотря ни на что, наверное, смею надеяться, что здесь завершу свой жизненный путь. Если бы я знал “систему”, которую предпочел бы нашей печально склонившейся и очень угрожаемой демократии, – я бы прямо сегодня поехал и предоставил себя в ее распоряжение»[381].

Вероятно, Томас Манн рассматривал свою статью, в особенности заключительный пассаж, как еще один «решительный отказ от коммунизма». Достиг ли этот посыл адресата в Вашингтоне? «Комиссия по расследованию антиамериканской деятельности» всегда обращалась с Томасом Манном щадяще. Он сам признавал это в наброске частного письма от 16 мая 1952 года[382]. Его очередной умеренный «манифест» в пользу западного мира, написанный «для алиби», едва ли произвел глубокое впечатление на компетентных чиновников. В том, что касалось политической благонадежности, он не