Вдалеке зашуршали деревья и хлопья снега взметнулись вверх от порыва ветра.

— Холод приближается. Надо уходить, — прошептал и понял, что безумие овладевает и им. Ему тоже страшно разбудить Элизу. Такую маленькую и хрупкую в руках герцога.

— По закону ты можешь быть регентом пока Джейсон не достигнет совершеннолетия. Прекрати войну, Уилл. Сделай это.

— Нет… мы сделаем это вместе, брат.

Морган прижал к себе Элизабет сильнее и закрыл глаза, прислоняясь щекой к ее, припорошенным снегом, волосам.

— Уходи. Я обещал ей, что никогда ее не отпущу.

— Ей уже все равно!

— Нет… не все равно. Она здесь… ты просто ее не видишь и не чувствуешь, как я. Она ждет меня. Они ждут.

Запрокинул голову и снова положил ладонь на живот Лиз.

Когда солдаты скрылись за деревьями, а туман пополз по снегу, закрывая макушки елей, накрывая тела покрывалом, Морган встал на колени вместе со своей ношей. Повернулся лицом к туману.

— Как и обещал. Никому и никогда не отдам тебя. Ты моя, Элизабет… мояяяяяя….навечно!

И все закрыло белой пеленой, плотной, как молоко. Несколько минут ледяной воздух напоминал застывший кисель, а потом начал постепенно рассеиваться.

Они так и стояли вдвоем, как каменная статуя. Мужчина с женщиной на руках. Покрытые инеем, сросшиеся друг с другом.

Они никогда не узнают, что это был последний туман, опустившийся на землю… не увидят, как уже через несколько часов снег начал таять….

…А через месяц на этом месте стояли два камня, возле них пробилась трава и показались первые весенние цветы…

— Как обидно… а ведь малыш еще жив. Я слышала, как сердечко бьется.

Произнес женский голос. Довольно молодой.

— Но он слишком мал, чтобы мы могли его спасти, Ань. Жизнь, увы, несправедлива.

— Да… Восемнадцать недель. Мне жаль ее мужа… он пронес ее тяжело раненый с травмой головы, более шестидесяти километров. Дорогу перекрыли из-за обвала и ему пришлось идти до окружной. И… и все зря…

— Он в тяжелом состоянии, потерял много крови и обморозил ноги. Еще не пришел в сознание. И вряд ли придет. Он агонизирует. Ему осталось от пары часов до пары суток.

— Да, Георгий Васильевич сказал мне… И ребеночек погибнет… как же жаль. Может оно и к лучшему… что они все… Такое горе пережить очень трудно. Ты записал время смерти?

— Да. Все зафиксировал. Накрой ее. Сейчас позову санитара увезет тело в морг.

Я их слышала, понимала и одновременно не понимала. Голоса стихли, а я не могла пошевелить ни руками, ни ногами. Они были словно каменными. Постепенно их начало покалывать, пощипывать как после онемения. И чувствительность начала возвращаться. Как будто после сильного мороза отходят конечности.

Я сделала резкий вдох, такой сильный, что услыхала его вместе с собственным стоном. Открыла глаза и увидела перед ними белую пелену, взмахнула в панике руками — пелена оказалась осязаемой, и я сдернула с себя простыню.

Уселась на постели. Шумно и тяжело дыша, глядя перед собой застывшим взглядом. Все звуки доносятся как будто их исказили и растянули, как сквозь вату или толщу воды. Медленно повернула голову в бок и увидела отключенные аппараты жизнеобеспечения, посмотрела на свои руки — они в кровоподтеках и следах от иголок, перевела взгляд на ноги и вскрикнула — на одной из них бирка торчит. Сдернула ее и поднесла к глазам. О Боже! Там стоит дата моего рождения и….смерти. Я встала в полный рост и чуть не упала, колени подогнулись, и я удержалась за кровать, чувствуя головокружение, дикую слабость и мурашки на всем теле. Я вернулась… я снова в своем мире и в своей реальности.

Ручка двери повернулась и в палату вошел санитар, что-то насвистывая. Когда увидел меня замолчал, его глаза широко распахнулись. Так широко, что казалось сейчас повылазят из орбит. Он открыл рот, а закричать не смог.

Значит я таки умерла… Или, по крайней мере, они так считали….МОРГАН! МИША! Они о нем говорили, говорили, что он… О Боже!. Я бросилась к санитару и тряхнула его за плечи.

— Где Михаил? Мой муж! Где он? Мы попали в аварию вместе!

Тот стоит и моргает, смотрит на меня сумасшедшим взглядом, челюсть нижняя трясется, побледнел до синевы.

— Да, я живая. Так бывает. Кома. Все дела. Отомри уже! Где муж мой? Где он?

— Эээээ

Он явно начал заикаться. В палату вошла медсестра и тоже чуть не заорала.

— Только не падайте в обморок! — но она обмякла, и санитар ее подхватил под руки.

Черт с вами! Идиоты! Выбежала из палаты и бросилась в соседнюю. Распахнула дверь, затем в еще одну и еще. Пока не ощутила, как будто удар в солнечное сплетение. Где-то доносился монотонный звук. Так пищат аппараты, когда кто-то… когда кто-то умирает. Я помчалась туда. Не знаю почему, как что-то потянуло за руку, за самое сердце, заставляя распахнуть дверь и заскочить в помещение.

Врачи столпились вокруг постели, кто-то делал искусственное дыхание человеку на постели, двое других схватили дефибриллятор. Я оттолкнула одного из врачей и склонилась над Морганом… над моим Мишей. Над моим мужчиной. И какая к черту разница где мы и как его зовут. Это уже не имеет никакого значения. Его лицо было цвета снега и льда, а веки отливали синевой. Он… он не дышал и выглядел так… так словно… И мне не хотелось в это верить… не хотелось принимать то что он уходит… Я склонилась над ним, над его губами и прошептала срывающимся голосом.

— Я здесь… я дождалась… не уходи… слышишь? Не уходи! Родной мой, любимый мой. Здесь. Жива. Чувствуешь меня? — осыпала его лицо поцелуями, сжала его руки, обвитые проводами и жгутами.