Мужички действительно поторопились ретироваться и торопливо шли не оборачиваясь до тех пор, пока не вышли на равнину. Только там они позволили себе наконец обернуться и, задрав головы, проводить взглядом крохотный вертолет, с легким гулом унесший Сестру Хло в направлении гор, высвеченных огнем полыхавших на их вершинах коронных разрядов.

* * *

Конечно, Хло могла посадить «Пчелку» прямо на для того вообще-то и предназначенную площадку на крыше главного монастырского корпуса. А потом спокойно отправиться отдыхать. Скоро, судя по всем признакам, Молнии должны набрать силу и мощь, и Период Света (тот, что Пришлые называют «день») должен будет наступить во всей своей красе. Это значит — с серебристым туманом, затопляющим низины, с дождями, смывающими туман, и с непременной службой Богам Света, на которой надо было присутствовать отдохнувшей и просветленной.

Никто бы и слова не сказал Сестре Братства Мглы — разве что мать-настоятельница при встрече скорчила бы недовольную гримаску на своей обезьяньей рожице, но... Но не стоило дразнить гусей.

Поэтому «Пчелка» оставила Сестру Хло у часовенки, утопавшей в серебристом облачке листвы здешних ясеней, и на автомате ушла в свой ближайший ангар. А Сестра Братства Мглы, не торопясь, отправилась пешком добираться до ворот Монастыря.

Молчаливая привратница отворила ей калитку и бесшумно затворила ее за ней. Молчаливые тени сестер-послушниц торопливо прошмыгнули мимо нее в узких проходах и на лестнице, ведущей в ее келью. Меченая Мглой обитала в Монастыре на тех же точно правах, что и остальные сестры, посвятившие свою жизнь следованию Праведному Учению. Она неукоснительно следовала всем канонам поведения, принятым здесь, — кроме тех случаев, когда Служение Мгле требовало отступиться от здешнего сурового устава, как это случилось, например, в эту ночь. Сестра Мглы ничем не отличалась от всех послушниц Учения. Только вопросов ей не задавали. Никто и никогда.

* * *

В келье Хло освободилась от дорожного плаща, омыла лицо и руки из чаши с кристально чистой водой и быстрыми, легкими шагами подошла к скрытой расшитой тусклыми рунами занавесью стене.

Присутствие этой занавеси было единственным отличием кельи Хло от других келий Монастыря. Отодвинув ее в сторону, Хло оказалась не перед голой стеной, как это случилось бы в любой из келий, а перед вправленным в тяжелую, темного металла раму зеркалом. Чуть ниже располагался небольшой, оснащенный множеством дверец и ящичков секретер.

Сестра уперлась в зеркало задумчивым взглядом. И оно начало темнеть. Сначала — совсем незаметно, только тени сгустились в нем. Словно в той — зазеркальной — келье стали наступать сумерки. А затем и вовсе наступила ночь. Хло потрясла головой.

Мгла предупреждала ее.

— Кто-то из нас был нечестен сегодня, — тихо прошептала она. — Кто-то солгал всем. И себе, может быть. Потому что в сердце своем отступил уже от данного обещания — ждать... Кто? Анна — вспыльчива. По-детски глупа... Но не лжива. И Торн — хитер, далеко не прост. Но в то же время чист сердцем. Этого у него не отнимешь...

Значит, лгу я? Ведь Мгла не ошибается...

Так или иначе, надо было быть в курсе того, что предпримут в ближайшее время ее Сестра и Брат по Мгле. Хло аккуратно подняла крышку секретера, выдвинула ящик со сложенными в нем причудливыми предметами — инструментами и атрибутами магии Мира Молний. Конечно, здесь — в своей келье — она и не думала хранить те из них, с которыми могла работать всерьез. Это был ее обменный фонд — и то не из главных, а так, чтобы было чем махнуться с кем-нибудь из мелких сошек, кружащих вокруг Магии и порой вылавливающих в этой мутной водичке что-либо ценное.

Не понимая истинной ценности находки, сошки охотно меняли найденное на безделицы, припасенные в секретере хитрой Хло. В общем, это был по всем своим признакам второстепенный ящичек со второстепенными ценностями в нем.

Дело было не в них — Хло решительно, одной ей известным движением сдвинула заднюю стенку ящика, и из открывшегося тайничка, которому, казалось бы, по всем законам, людским и божеским, просто негде было разместиться в пространстве того шедевра столярного искусства, что представлял собой ее простенький на вид секретер, извлекла небольшой, старинной работы браслет.

Пару минут она задумчиво разглядывала его. Дар Его Величества, который наверняка был не чем иным, как скрытым Даром Неназываемого. Хло не приняла и не отвергла тогда, теперь уже — много лет назад. Оставила на хранение. Скажем так...

Хло вернула украшенный рунной резьбой браслет на место и задвинула ящик секретера. «В этот раз мы тоже обойдемся без помощи Вашего Величества, — поморщившись, сказала себе она. — И без помощи того, кто стоит за вами...»

Она присела на грубо сколоченный табурет, придвинутый к секретеру, достала из лежащей на его крышке папки листок бумаги и набросала короткую — в две-три строки — записку. Потом позвонила в крошечный бронзовый колокольчик, поднялась и снова стала надевать дорожный плащ.

В дверях появилась девочка — из самых младших послушниц, ростом малая, кроткая и сопливая. Она замерла, не смея переступить порог.

— Передашь Матери-настоятельнице, — распорядилась Хло, протягивая ей сложенный листок. — И никому больше. Перед самой службой. Не раньше.

Она заперла за собой дверь кельи и, не оборачиваясь, двинулась прочь.

Послушница молча поклонилась ей вслед.

* * *

Торн миновал заброшенную мельницу и по развалинам плотины, преграждавшей течение речушки, что брала начало в Высоких озерах, перебрался на противоположный берег. Здесь, на краю заросшей колючей, черной травой поляны стоял заброшенный лет двадцать тому назад дом мельника.

Ясное дело: чтобы держать мукомольню здесь, на самом рубеже меж Праведными Краями и Худыми лесами, надо было обладать не только недюжинной смелостью, но и некоторыми другими качествами — из тех, что у простого люда никак не в почете. В частности, для этого надо уметь знаться-якшаться со всякой местной нечистью и время от времени оной угождать, потакая всяким ее — нечисти той — мерзким затеям. А то и самому в затеях этих участвовать... Словом, когда было Мельниково хозяйство обитаемо и обжито, иначе как по делу сюда нос совать никому в голову не приходило. А сейчас и вовсе глухим местом стал этот угол.

Человека, у которого все те качества да умения присутствовали бы в нужном сочетании, не находилось в крае вот уже третий десяток лет, после того как однажды прибывшие сюда со своим зерном окрестные селяне нашли обиталище последнего содержателя мукомольни в спешке покинутым и брошенным на разор и поругание.

Что в спешке — о том свидетельствовали многочисленные признаки, выразительно описанные прибывшим в ближнее село представителям властей мирских и духовных немногочисленными очевидцами страшной картины. Выслушав их рассказы, и власти (дьяк из Монастыря Дела Доброго и окружной пристав), и общество (все, кому не лень было языки почесать в трактире или в дороге по Тракту до города) остались единодушны. Порешили, что, видно, не совсем пропащей душой Грон Фирст (так последний мельник от рождения наречен был) являлся и, видно, потому не угодил кому-то из слуг Неназываемого, которыми — дело опять-таки ясное — кишат и Леса и Предлесье. Слуги те с ним, с Гроном Фирстом по кличке Темный как-то по-своему и разделались, стало быть. А потому совать нос в дом его и на плотину — дело худое. С тех пор дом и стоял заброшенным, а по Сумеречным загуляла еще одна недобрая легенда о здешних местах.