— А ваш муж?

— И ради него тоже, — быстро сказала она.

Гуннар Барбаротти кивнул. Собственно, смысл его вопроса был не в этом. Привычка держать себя в руках… Ему было жаль сидящую перед ним собранную, находящуюся в великолепной форме женщину. Ей сорок лет — двое детей, заведует хирургическим отделением, колоссальная ответственность, тяжелая, изматывающая работа, — и все равно, больше тридцати пяти он бы ей не дал.

— К сожалению, в мои обязанности входит задавать вопросы… я думаю, вы отнесетесь к этому с пониманием.

— Конечно, комиссар.

— Инспектор. Всего лишь инспектор.

— Простите.

— Ради бога. Итак, прежде всего я хотел бы спросить: не видите ли вы какой-то связи между двумя исчезновениями? Указывает ли что-нибудь, что такая связь может существовать?

Она покачала головой:

— Я думаю об этом уже целые сутки, но ничего придумать не могу. Если исчезает человек, это всегда трудно объяснить, но двое?.. Отец правильно говорит — совершенно непостижимо. — Она сделала небольшую паузу и добавила: — И я так считаю.

Словно хотела подчеркнуть, что в обычной ситуации что-то непостижимое для отца с матерью может быть вполне постижимым для нее, Эббы Германссон Грундт.

Но в этом-то случае и она пасует. Совершенно непостижимо даже для нее.

— Если вы не видите связи, я бы предложил обсудить каждый случай отдельно, — сказал Гуннар Барбаротти и перевернул лист в блокноте. — Сначала Роберт. Что вы можете о нем сказать?

— Что я могу сказать о Роберте?

— Буду вам очень благодарен.

— Вообще о Роберте или о его исчезновении?

— И то и другое, — осторожно попросил Гуннар. — Может быть, у него была какая-то причина для внезапного отъезда? Мы пока не говорим о вашем сыне.

Эбба некоторое время сидела молча, но, как показалось Гуннару, не столько вспоминала возможные мотивы Роберта, сколько обдумывала, что рассказать, а что утаить.

— Ну хорошо… Буду совершенно откровенной: сначала я решила, что он просто сбежал и где-то спрятался.

— Сбежал и спрятался?

— Называйте это как хотите. Роберт довольно бесхарактерный человек. Он предпочитает уходить от решения неудобных проблем. Вы наверняка знаете, что с ним было осенью.

— Вы имеете в виду эту злополучную телепрограмму?

— Конечно. Это о многом говорит, не так ли? Не удивлюсь, что в последние месяцы ему было очень скверно, а эта семейная встреча переполнила чашу. Оказаться лицом к лицу с ближайшими родственниками и… да, знаете, ему не позавидуешь.

— Вы думаете, он прячется где-то здесь, в Чимлинге?

Она пожала плечами:

— Откуда мне знать? Машина стоит у ворот. Он ведь вырос в этом городе. Наверняка у него есть знакомые, у кого он мог бы скрыться от посторонних глаз.

— Женщины?

— А почему бы и нет? Но это всего лишь предположения… и к тому же очень шаткие. Он же должен понимать, какую боль причиняет матери… нет, это на него не похоже.

— Вы разговаривали с ним в понедельник?

— Пара слов, не больше. Мы собрались довольно поздно, дом был полон, все устали с дороги… мы с мужем особенно — у нас был самый долгий путь, так что мы рано пошли спать.

— Как он вам показался?

— Роберт?

— Роберт.

Она ответила не сразу:

— Примерно так, как можно было ожидать… не уверен в себе и задирист — тоже от неуверенности. Это маска, конечно, но в глубине души… впрочем, папа попросил нас даже не упоминать эту злосчастную программу. И мы не упоминали.

— Вы не говорили с ним с глазу на глаз?

— Нет.

— А кто-нибудь из вас говорил?

— Думаю, Кристина, сестра. Они всегда… — Эбба запнулась.

— Я слушаю.

— Они всегда были очень близки. Она была ближе Роберту, чем, например, я.

Гуннар Барбаротти написал в блокноте «Кристина» и дважды подчеркнул.

— Слишком уж долго… — сказал он.

— Простите?

— Вы допускаете возможность, что Роберт исчез, так сказать, по собственному желанию. Но это было в ночь на вторник, а сегодня четверг. Вам не кажется…

— Конечно кажется. Полностью согласна. Несколько часов, ну день… но не три. Наверняка что-то случилось.

Ее голос дрогнул. Гуннар понял, что она невольно перенесла это умозаключение на собственного сына, и решил перейти к исчезновению номер два. Он перевернул еще один лист.

— Хенрик, — сказал он. — Давайте поговорим о вашем сыне.

— Извините, — плохо владея голосом, сказала Эбба Германссон Грундт. — Дайте мне две минуты.

Она встала и вышла из комнаты. Гуннар Барбаротти откинулся на спинку дивана и посмотрел в окно. Шел редкий снег. Сумерки окончательно сгустились и перешли в ночь. Где-то еле слышно бормотало радио — передавали новости. Двери в гостиную были плотно закрыты. Он понятия не имел, чем занимаются остальные члены несчастной семьи. Представил, как они поминутно смотрят на часы и сетуют, что время идет так медленно. Минута за минутой, час за часом. Бедняги, невольно подумал он. Им не позавидуешь.

Налил себе остывшего кофе и попытался представить, куда клонится дело.

Ничего из этой попытки не вышло.

— Не имею ни малейшего представления, куда мог подеваться Хенрик. Даже догадываться не могу. Это не укладывается в рамки здравого смысла.

Она вновь собрана и подтянута, но видно, что плакала. Прошло не две минуты, а пять.

— Есть ли у Хенрика знакомые в Чимлинге, кроме деда с бабкой?

— Нет. — Она еле заметно, сантиметр в одну сторону, сантиметр в другую, покачала головой. — Никаких знакомых. Хенрик был здесь за всю свою жизнь, самое большее, семь-восемь раз и никогда не задерживался больше чем на три дня. Он здесь никого не знает.

— Вы уверены?

— Насколько можно быть в чем-то уверенным.

— Значит, Хенрику девятнадцать… закончил первый семестр в Упсале. Все правильно?

— Да.

— Не могли бы вы рассказать о нем немного?

— Что бы вам хотелось узнать?

— Пока не знаю… общая картина. Какой он? Собранный? Рассеянный? Интересы? У вас с ним хороший контакт?

Она судорожно сглотнула и еле заметно кивнула. Приложила на секунду мизинец к наружному углу глаза и тут же убрала.

— У нас с Хенриком всегда были замечательные отношения. Он очень собранный и очень способный мальчик. Ему все дается легко — занятия, спорт, музыка…