“Жаль, что нас не привлекли раньше”, – сетовала Сара. Когда они с Джо-Энн Новак, наблюдающим врачом из хосписа, осмотрели Дэйва (он только что вернулся домой), у них сложилось впечатление, что ему осталось всего несколько дней. Глаза у него запали. Дышать было трудно. Вся нижняя половина тела отекла настолько, что кожа лопалась и из нее сочилась сукровица. От боли в животе у него путались мысли.

Джо-Энн и Сара принялись за работу. Они поставили помпу с обезболивающим, снабженную кнопкой, позволяющей впрыскивать повышенные дозы лекарства – больше, чем давали Дэйву до этого. Поставили электрическую больничную кровать, чтобы он мог спать в полусидячем положении. Научили Шэрон, как помогать Дэйву с гигиеной, беречь его кожу от пролежней и трещин и что делать, когда наступит очередной криз. Сара сказала мне, что в ее обязанности также входит психологическая оценка близких пациента и ей сразу бросилось в глаза, что Шэрон чрезвычайно способная и деловитая. Она твердо решила ухаживать за мужем до самого конца и, вероятно, благодаря опыту работы пожарного обладала всеми необходимыми качествами – и стойкостью, и компетентностью. Она не пожелала нанимать сиделку. И сама делала все – ставила капельницы, меняла белье, командовала другими родственниками, если ей нужна была помощь.

Сара Крид заказала доставку курьерской службой специального “комфорт-пакета” и велела держать его в мини-холодильнике у постели Дейва. В “комфорт-пакете” была доза морфина на случай невыносимых болей или расстройства дыхания, ативан – против приступов тревоги, компазин – против тошноты, галоперидол – от спутанности сознания, тайленол – от жара и атропин – чтобы бороться с влажными хрипами, которые часто появляются в последние часы жизни. При возникновении любого из этих симптомов Шэрон должна была в любое время дня и ночи позвонить дежурной медсестре хосписа, которая скажет, что делать и как применять эти экстренные средства, а если потребуется, сама приедет помочь.

Дэйв и Шэрон наконец-то смогли спать по ночам дома. Сара или другая медсестра приходили проведать Дэйва каждый день, иногда два раза в день. Трижды за неделю Шэрон пришлось звонить дежурной медсестре, чтобы та помогла ей справиться с болевыми кризами или галлюцинациями у Дэйва. Через несколько дней они даже смогли сходить в свой любимый ресторан; есть Дэйву не хотелось, но супруги были рады хотя бы побыть там вместе и оживить воспоминания.

Пока что самым трудным, по словам Шэрон, было решение отказаться от двухлитровых капельниц с питательным раствором, которые ставили Дэйву каждый день. Это был для него единственный источник калорий, но сотрудники хосписа убедили Дэйва и Шэрон прекратить эту процедуру, поскольку организм Дэйва, похоже, перестал усваивать питательные вещества. От вливания белков, жиров и углеводов у него усиливалась одышка и возникали болезненные отеки – а ради чего? Теперь его девизом стало “Живи моментом”. Сначала Шэрон уперлась: она боялась уморить мужа голодом. Но вечером накануне нашего визита они с Дэйвом решили попробовать обойтись без капельницы. К утру отеки заметно спали. Дэйву стало легче двигаться, неприятные ощущения уменьшились. Кроме того, он начал есть – по крошечке, только чтобы ощутить вкус, – и Шэрон перестала бояться, что они приняли неверное решение.

Когда мы пришли, Дэйв возвращался из ванной в постель после душа, обняв жену за плечи и осторожно, с трудом шаркая шлепанцами – шаг, еще шаг. “Дэйв больше всего на свете любит понежиться под горячим душем, – сказала Шэрон. – Если бы мог, поселился бы в душе”.

Дэйв сел на край постели, отдуваясь. На нем была чистая выглаженная пижама, и его дочка Эшли то и дело вбегала в комнату, сгружая папе на колени мягкие игрушки. Сара присела рядом поговорить.

– Как вы оцениваете боль по шкале от одного до десяти? – спросила она.

– Шесть, – ответил Дэйв.

– Вы нажимали кнопку на помпе?

Дэйв ответил не сразу, потом признался:

– Как-то не хочется.

– А почему? – спросила Сара.

– Ну, это словно капитуляция, – сказал Дэйв.

– Капитуляция?..

– Не хочу стать наркоманом, – смущенно объяснил он. – Не хочу, чтобы я совсем не мог без этого обойтись.

Сара опустилась рядом с ним на пол.

– Дэйв, человек не может вытерпеть такую боль без лекарств, – проговорила она. – Это вовсе не капитуляция. У вас прекрасная жена и дочка, а если вам будет настолько больно, вы не сможете им радоваться.

– А ведь вы правы! – Дэйв бросил взгляд на Эшли – та как раз сунула ему в руки лошадку. И нажал кнопку.

Дэйв Галлоуэй умер через неделю – дома, мирно, в окружении родных. Еще через неделю скончалась и Ли Кокс. Но вот наглядное подтверждение того, что все люди разные и их жизнь нельзя построить по одному и тому же шаблону: Ли так и не смирилась с тем, что ее болезнь неизлечима. Так что, когда однажды утром у нее остановилось сердце, племянница с мужем исполнили ее волю и позвонили не в хоспис, а в службу спасения 911. В дом тут же ворвались медики, пожарные и полиция. Они сорвали с Ли одежду и стали делать массаж сердца, затолкали в горло кислородную трубку, принялись накачивать воздух в легкие, попытались запустить сердце электрическими разрядами. Однако на больных в терминальной стадии такие меры обычно не действуют, и Ли они тоже не помогли.

Хоспис – это попытка предложить новый способ умирания. Хотя ритуалы хосписа нравятся не всем, но те, кто соглашается в них участвовать, помогают нам составить ars moriendi нашего времени. Но это потребует большой борьбы – не только со страданиями неизлечимо больного, но и с непреодолимой инерцией колоссальной медицинской машины.

Накануне Дня благодарения Сара Монополи, ее муж Рич и ее мама Дон Томас встретились с доктором Марку, чтобы обсудить, какие еще варианты у них остались. К этому моменту Сара прошла три курса химиотерапии, которые не принесли ощутимых результатов. Возможно, доктор Марку мог бы поговорить и о том, чего хочет сама Сара – сейчас, на пороге смерти, – и как лучше всего удовлетворить ее желания. Но Сара и ее родные ясно дали понять, что хотят обсуждать исключительно дальнейший план лечения. Говорить о смерти они не желали.

Потом, уже после смерти Сары, я беседовал с ее мужем и родителями. Они подчеркивали, что Сара знала, что ее болезнь неизлечима. Через неделю после диагноза и родов она дала родным подробные инструкции о том, как нужно растить и воспитывать Вивиан, после того как ее самой не станет. Несколько раз признавалась близким, что не хочет умереть в больнице. Она хотела провести последние минуты мирно и спокойно, у себя дома. Однако ни родным Сары, ни ей самой, по словам ее матери, “не хотелось” обсуждать то обстоятельство, что эти минуты настанут совсем скоро и что замедлить развитие болезни, возможно, так и не удастся. Гэри, отец Сары, и Эмили, ее сестра-близнец, по-прежнему надеялись, что Сару удастся вылечить. Им казалось, что врачи просто плохо стараются. “Я не мог поверить, что нет никакого средства”, – вспоминал Гэри. А Рич признался, что болезнь Сары совершенно выбила у него почву из-под ног: “У нас только что родился ребенок. Мы были молоды. А это была какая-то дикость, полнейший шок. Мы никогда не говорили о том, чтобы отказаться от лечения”.