— Не поеду. Хижняк и Волох переглянулись.

— Та-ак, — протянул Виктор. — Это новость. Почему?

— Не могу.

— Давно дома не был? Слезы глаза зальют? Или что другое?

— Не поеду, — упрямо повторил Пастух. — Не умею. Машину не вожу.

«Я должен был предвидеть, — пронеслось в голове Хижняка. — Подобное я подозревал». И прежде чем Волох успел что-то сказать, он быстро спросил у него:

— Андрюха, что за дела? Ты кого мне подсунул? — Палец нацелился в лицо Пастуха, побледневшего и сжавшего кулаки в ожидании немедленной расправы. — Он не водит машину. Он держал оружие в руках, дай Бог, на военной подготовке в школе, это я тебе говорю. Бойца из него сделать реально, только на это уйдет минимум полгода. Шесть гребаных месяцев на него потратить надо, Волох! Как он вообще вписался в команду? Кто он такой? — Повернувшись к Олегу всем корпусом и подойдя вплотную, Хижняк повторил вопрос: — Кто. Ты. Такой.

В свою очередь парень сделал шаг назад, отчеканил:

— Пастух Олег Николаевич, тысяча девятьсот восемьдесят пятый год, статья сто пятнадцать УК Украины — умышленное убийство.

— Допустим. — Теперь у Виктора в голове в отношении Пастуха все сложилось само собой. — Ты здешний, так? — Пастух кивнул. — Слышь, Волох, он здешний. Твой шеф, господин Неверов, дал не знаю кому ценное указание подобрать для нашего общего дела убийц. Называю вещи своими именами — убийц, имеющих опыт убийства себе подобных. Ты, Пастух, осужден по «убойной» статье. Тебя бы пропустили, если б не всплыло, что ты — местный. Местный в команде во как нужен. — Хижняк черкнул ребром ладони по горлу. — И ты, Олежек, с ходу просек тему: если сказать, что умеешь стрелять и хорошо крутишь баранку, есть шанс вырваться на свободу. Не просто вырваться, а попасть, как в сказке, в родной город. Вот что ты реально умеешь, Пастух, так это ловить шанс. Ну а фарт твой еще в том, что у Неверова не было времени особо проверять тебя. Ну, познакомились.

— Так? — резко спросил Волох.

— Так! — Ответ Олега прозвучал вызывающе.

— Что с тобой делать? — поинтересовался альбинос, потом обратился к Виктору: — Ну что с ним делать?

— Я не подведу! — быстро заговорил Пастух, став похожим на сына полка, которого солдаты не хотят брать с собой в разведку. — Правда, не подведу! Виктор… командир… ну ты же видел…

Хижняк смерил его взглядом с головы до ног, будто видел впервые в жизни.

— Если Андрюха сейчас позвонит своему боссу, тебя не будет здесь уже через два часа, — проговорил он. — Только тогда нас останется пятеро против одиннадцати. Расклад по любому не сильно хороший, и шесть бойцов всегда лучше пяти. Еще одно. — Теперь Виктор обращался к Волоху: — Допустим, я похерю такой расклад. Все равно получается где-то один против двух, у нас преимущество внезапности, так что особой роли один человек не играет. Только я не уверен, Андрюха, что Олежку просто вернут на зону. Обратного билета не компостируют, мы уже ответили на этот вопрос. Или мы разбираем бригаду Кондрата на запчасти и получаем шанс заиметь свободу плюс немножко денег на первое время, либо же бойцы Кондрата выписывают кому-то из нас прямой билет на тот свет. По-другому выйти из игры нельзя. Сечешь, сармат?

— Секу, — кивнул альбинос. — Если мы спишем парня, его похоронят. Объявят в розыск за побег, потом найдут труп.

— Ты очень спокойно об этом говоришь. Опыт есть?

— Давно работаю с Неверовым. А тот, в свою очередь, не первый год выполняет приказы Шеремета.

Сейчас, в эти секунды, решалась судьба Пастуха. И парень это чувствовал.

— О’кей, — принял наконец решение Волох. — Я промолчу… командир.

— Молоток, — сказал Виктор, уже успевший ближе узнать альбиноса и заранее зная ответ. — Остальным ни гу-гу, время покажет. Только, Олежек, мы с тобой все равно в город скатаем. Экскурсия нужна.

На лице Пастуха появилось выражение огромного облегчения. Волох ткнул его кулаком в плечо, повернулся и пошел в помещение. А когда за ним закрылась дверь, Пастух сделал Хижняку очередное признание:

— Раз уж на то пошло… Короче, командир, никого я не убивал.

По глазам Виктор увидел: парень говорит правду. И эту новость тоже нужно было переварить.

История, рассказанная Пастухом по дороге в город, не удивила Хижняка. Он видел и слышал еще и не такое. Однако, когда они въехали на окраину Новошахтерска, он уже точно знал, куда нужно везти своего нового товарища и какую неожиданную проблему придется решать ему самому.

Проблема состояла в том, что в их команде должен был появиться седьмой человек — Анна Пастух, девушка восемнадцати лет от роду, родная сестра Олега, у которой, кроме брата, не было никого на всем белом свете. Какие-то родственники, конечно же, имелись, но до проблем Ани и Олега этим людям не было ровно никакого дела.

Отец Олега и Анны, оставшийся без работы и перебивающийся «черной» добычей угля шахтер, легкие которого из-за угольной пыли превратились в тряпку, а все хронические болезни обострились от водки, умер шесть лет назад. Мать пережила его ненадолго — через полтора года после смерти мужа рано постаревшую женщину свел в могилу диабет. Олег, давненько оставив спорт и даже не помышляя о продолжении карьеры на профессиональном ринге, занялся каким-то мелким бизнесом, прогорел, потом устроился на стройку в соседнем городе и как-то совсем упустил из виду сестру.

Аня же подсела на иглу, что не удивило ни Виктора, ни ее старшего брата.

Живя на рабочей окраине Новошахтерска, которую здесь называли просто Поселок, не стать наркоманом можно было только одним способом — стать алкоголиком. Поколение тех, кому за тридцать, выбрали для себя дешевую водку и очень дешевый самогон, напиток, который здесь называли «карбидовкой». То ли считалось, что получают его из карбида[7], то ли — что в этом напитке карбид растворяется, а скорее всего, в этом названии звучал намек: в составе убойного по своей силе напитка нет ничего натурального, сплошная физика, химия и геология. В семьях, которые еще не перебрались из Поселка в более благополучную часть Новошахтерска и кое-как сводили концы с концами, дети в худшем случае впервые пробовали наркотики в пятнадцать-шестнадцать лет, и это был косяк за компанию. В лучшем — они дожидались восемнадцати лет, двигаясь перебежками от дома до школы и обратно, а потом уходили отсюда либо в армию, либо в университет, чтобы по возможности никогда больше в Поселке не показываться. Дети из остальных семей начинали покуривать в десять лет, пробовали план к тринадцати, а в пятнадцать-шестнадцать становились системными наркоманами. Выходов из системы было три. Первые два — стационар в наркологии или смерть. Причем погибнуть можно было как от передоза, так и в какой-нибудь бессмысленной наркоманской разборке. Третий выход — попасться на чем-то, обычно на краже, и сесть на несколько лет. Парадокс, но в колонии быстро исчезают многие соблазны вольной жизни.