– И каковы планы на сегодня? – спросила она, морщась. – Передвигаем во всех комнатах мебель?

– Не иронизируйте, – ответил Артур, поглаживая пальцами фаянсовую чашку. – Эмма просто переместила кровать и комод. Некоторые люди не могут спать головой на север. Все дело в магнитной чувствительности.

Он спокойно продолжал завтракать, как будто не видел в сложившемся положении ничего необычного. Кэти резко поставила чашку на стол, пронзив Дофра взглядом. Она уже собиралась уйти из комнаты, когда появился Давид, на нем была застегнутая куртка, шапка и сапоги, в руках он держал шарф. Первым делом – к кофейнику.

– Если ты снова решил поиграть в Рэмбо, об этом не может быть и речи! – сразу напала на него Кэти. – Тебе мало вчерашнего?

Давид молча посмотрел на нее. Под глазами у него темнели ужасные круги. Он повернулся к Дофру:

– Лачуга Франца ведь находится за поленницей?

– Именно. До нее где-то с километр, если верить энтомологам. Нужно подняться вверх по ручью.

– Так… Пойду посмотрю. Я буду осторожен, не волнуйтесь.

Он направился в кухонный чулан и взял бутылку виски.

– Наша очередь вручить ему подарок.

– Прекрасная мысль! – воскликнул Артур.

Кэти взорвалась:

– Ты никуда не пойдешь!

– Успокойся! Не видишь, мы тут все с ума сойдем, если так будет продолжаться и дальше? Гнойник надо вскрыть! Я уверен, что Франц тут ни при чем и он точно сможет объяснить, что происходит!

Кэти схватила мужа за плечо:

– Но почему тебе хочется пойти к нему? Может быть, нам стоит подготовиться к вылазке на трассу? Давай закроемся сегодня в шале, а завтра рано утром отправимся туда! Должна же пройти хоть одна машина по этой чертовой дороге!

– Ночью шел сильный снег! Больше тридцати сантиметров выпало! Не думаю, что здесь каждый день расчищают и посыпают песком лесные дороги!

Он обратился к Артуру:

– Хочу взять с собой Эмму, раз она по-немецки говорит.

– Пойдешь, и я тебя бросаю! – заорала Кэти.

– Эмма еще очень утомлена, – ответил Дофр слащавым голосом, который Кэти уже на дух не переносила. – Тебе составит компанию Аделина, она тоже разбирается в немецком.

– Может, она сама решит? – вышла из себя Кэти. Затем повернулась к Давиду и спросила: – Ты действительно хочешь пойти к Францу? Тогда я пойду с тобой! – Она бросилась к вешалке, не переставая орать: – Да, чуть не забыла! Снаружи рыси! Три чудные рыси, которые пришли позабавиться с нашим дроздом, так что от него только клюв остался! И потом, кто-то следил за нами всю ночь! Какой-то псих с самого нашего приезда пытается нас напугать! Но полагаю, вам всем на это наплевать?!

– Рыси, в общем, не проблема, – попытался урезонить разъяренную женщину Артур. – Они охотятся по…

– По ночам, знаю! Но чувствую, для нас они готовы сделать небольшое исключение!

Кэти, не останавливаясь, все бросала и бросала горькие слова. Давид, и сам готовый взорваться, уже даже не старался извинить ее. Кэти стала такой. Дежурной стервой.

– Я согласна пойти с вами, – произнесла Аделина, обращаясь к Давиду и Кэти. – Сейчас, только оденусь. Но предупреждаю, по-немецки я говорю ужасно. Скажем так, жестами объясниться сможем…

– Отлично! Идите втроем, так даже лучше, – подтвердил Артур.

– Конечно, втроем намного лучше! – подхватила Кэти. Но стоило ей увидеть входившую в гостиную Эмму, как она тут же вдруг поняла, какую совершает ошибку. Она медленно сняла только что надетую куртку и проговорила: – А нет! Идите-ка вдвоем!

– Можно узнать, почему вы передумали? – спросил у нее старик.

– Клара же не сама будет за собой смотреть! – резко ответила ему Кэти.

Дофр чуть прищурился, его губы растянулись в отвратительной усмешке. Давид грустно вздохнул, испытывая неловкость за поведение жены.

– Я могу присмотреть за ней, – мягко предложила Эмма. – По крайней мере, буду чем-то полезна. Я всегда любила Kinder[32].

– А вы убирайтесь к себе в комнату мебель переставлять и оставьте нас в покое! – выпалила Кэти. – Kinder она любит, как же! Я в жизни не оставлю с вами дочь! Никогда в жизни, ясно?

– Dreckskerl![33]

Артур отвернулся, чтобы никто не увидел улыбку на его лице.

Кэти обратилась к Аделине:

– Что она сказала?

Рыжеволосая женщина только пожала плечами.

– Хватит, черт возьми! – Давид стукнул кулаком по столу. – Как подростки в летнем лагере! Кэти, всё!.. Идем, Аделина!

Он пересек гостиную, подошел к камину, осторожно снял ружье и убедился, что оно заряжено.

– Пользоваться им не будем, – объяснил он, предвосхищая вопросы остальных обитателей шале. – Я спрячу его за каким-нибудь деревом рядом с лачугой Франца. На всякий случай…

– На какой такой всякий случай? – вышла из себя Аделина. – Не будете пользоваться?! Так оставьте ружье тут! Если возьмете его, я никуда не пойду!

– Да что с вами такое?! – сухо ответил Давид, не в состоянии больше сдерживаться. Переводя взгляд с Эммы на Дофра, с Дофра – на Аделину, с Аделины – на Кэти, он долго сомневался, не лучше ли отказаться от идеи с ружьем. Он уже собрался было повесить «Weatherby Mark» обратно, как вдруг резко остановился.

Интуиция.

Он поднес ружье к глазам и тщательно осмотрел его. Дуло, спусковую скобу, цевье, прицел и…

Сердце у него забилось.

Справа на прикладе он обнаружил крохотную оловянную пластинку с гравировкой.

Серийный номер.

Такой же, как пять цифр, навечно отложившихся у него в подкорке. 9–8-1–0-1.

Номер, вытатуированный черной тушью на черепе четвертого ребенка.

Мертвенно-бледный, Давид пристально посмотрел на Артура, но не увидел никакой реакции на его морщинистом лице.

Тогда, крепко сжав ружье в одной руке и бутылку виски – в другой, он направился к выходу.

– Идем, нужно вскрыть гнойник… – повторил он.

– На самом деле я рада, что не попала на похороны. Я ненавидела бабулю… Она всегда говорила, что мать меня… нагуляла. Что… забеременела от другого мужчины, не от отца. Злая была женщина. Умерла в одиночестве, как Ratte[34] какая-нибудь. Если я когда-нибудь еще раз приеду в Пфорцхайм, то только для того, чтобы плюнуть ей на могилу.