litbaza книги онлайнСовременная прозаСибирская любовь. Книга 1. Лед и пламя - Наталья Майорова

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 40 41 42 43 44 45 46 47 48 ... 76
Перейти на страницу:

Из-за деревьев донеслась, приближаясь, пронзительная Анискина скороговорка:

– У Николай Викентьича глаз такой синий, вострый, как поглядит, прямо вся душа заходится…

Машенькин голос в ответ – тихий, легкий. Что сказала – не разобрать. Иван Парфенович поднялся со скамейки. Отчего-то ему совсем не хотелось сейчас встречаться с дочерью.

Может, и впрямь все к лучшему? Другого-то взять все одно негде.

Не Николая же, в самом деле, Викентьевича…

Тьфу ты! Иван Парфенович неволей вернулся в сегодняшний день, заметив в сенях знакомую фигуру. Николаша! Легок на помине! Помяни черта, он уж и тут… А куда Петьку-то подевал? Вечно за ним хвостом волочится. Неужто уж так нализался, что отстал где-то и повалился? Велел же ему, нечестивцу… Пороть! Пороть надо было как сидорову козу! Или оглоблей потчевать, как каменных дел мастер Аникий своих квадратных близняшек. Глядишь, и вышел бы толк. Порка-то, она, как ни скажи, ума прибавляет. Вот ему самому, например. Тоже когда-то… Ветер в голове, пьянки да гулянки на уме… Нашлись люди, наставили. Сперва отец вожжами потчевал, после – мастер на руднике, а потом, под горячую руку, и Егорьев-благодетель. А он-то своих все жалел: сиротки, сиротки… Вот тебе теперь, расхлебывай жалость-то свою…

Барышни Златовратские покамест не шипели, а тихо чирикали, стараясь, чтобы голоса их не очень долетали до мужчин.

– Ну и на ком глаз остановить? – морщилась, обводя длинным взором залу, Аглая. – Трифон Игнатьич старый, Ипполит Михайлович… ой, ну его. Васька вовсе дурак.

– Николаша, – быстрым шепотом, отчего-то вспыхнув, подсказала Любочка и отвернулась.

– М-да? – Аглая, невольно копируя мать, многозначительно сощурилась. – Николаша, да, вполне… за неимением лучшего…

– За неимением? – Любочка, тотчас забыв о смущении, обернулась к сестре, готовая броситься на защиту своего предмета. – Чем это тебе Николаша «за неимением»? Разве собой нехорош? Двух слов не свяжет? Ой, да кого с ним рядом-то поставишь!

Аглая, молча усмехнувшись, пожала плечами. В принципе, она была согласна с сестрой: да, из егорьевских рядом с Николашей Полушкиным никого не поставишь, – но сдаваться так сразу не хотелось.

– Это не он нехорош, – тихонько вмешалась молчавшая до сих пор Надя, – это мы для него нехороши.

– Хм? – Аглая приподняла бровь.

Надя пояснила:

– Тем, что не дворянского сословия. Николаша, сами знаете, высоко метит.

– Верно, и приданого-то у нас мало, – горестно подхватила Любочка, – да он в Екатеринбург поедет, себе такую красавицу найдет…

Аглая наконец возмутилась:

– Видали принца! Как же, маменька – столбовая дворянка! А отец-то кто? Отец…

И прикусила язычок. Опасливо покосилась на мужчин. Надя сделала вид, что занята посторонними мыслями, а Любочка, низко опустив голову, покраснела как маков цвет.

Собственно, ничего особенного не было сказано. Однако помянутый отец – Викентий Савельевич Полушкин – обретался здесь же, в зале. И не в том беда, что попрекнули его низким званием…

Тут дело обстояло тоньше. Полушкины жили в Егорьевске, по местным меркам, давно – лет тридцать. Однако прибыли уже будучи женаты и даже с младенцем, тем самым Николашей (по коему вздыхала теперь далеко не одна только Любочка Златовратская). Младенец, когда подрос, обнаружил весьма отдаленное сходство с матерью и ни малейшего – с отцом. Такое, как известно, частенько бывает. Неравные браки тоже не такая уж редкость, даже и по дореформенным временам: ну, полюбила московская дворянка красавца из простонародья, утекла за ним в сибирские снега. Романтика! Так что сами по себе эти обстоятельства ни на какие особые мысли не наводили – но взятые вместе… Плюс еще туманные рассуждения, кои позволял себе иногда Викентий Савельевич – в «Луизиане», за рюмкой можжевеловой настойки. Словом, не та это была тема, чтобы запросто обсуждать ее в собрании.

Придя к такому выводу, девицы благонравно примолкли. А тут и предмет их обсуждения явился. Сняв на пороге картуз, подошел к старшим мужчинам и приветствовал их со всем почтением, первым долгом – отца и Ивана Парфеновича.

Был он и впрямь красавец: высок, статен, ясноглаз и светлолик (ликом светел, пожалуй, даже чересчур – из тех белокожих, что от солнца не загорают, а краснеют как обваренные). Пышные, цвета ольховой коры волосы двумя волнами обрамляли широковатое лицо, на котором легко и щедро расцветала улыбка. Расцвела она и теперь, когда он направился через залу к девицам. На ходу бросил учителю, сосредоточенно глядевшему в стакан с аперитивом:

– Все, братец, сидишь? А на тетеревов, как обещались?

Господин Петропавловский-Коронин слегка дернул плечом, буркнул, не меняя выражения лица:

– Суета.

Николаша, впрочем, на него уже не глядел.

– Наше почтение, – легко, без всякой нарочитости поцеловал ручки барышням, – а Марья Ивановна где? Что, из-за нее к столу не зовут?

– Обещалась, – пожала плечами Аглая.

А Любочка тревожно подумала: что это он спрашивает? Не успел войти, сразу: где Марья Ивановна? Возьмет еще да на Маше и женится. И тут же укорила себя: грех про увечную так-то думать. Кто ж на ней женится; она не сегодня-завтра в монастырь уйдет.

– Это не из-за Машеньки, – обронила Надя, – господина Опалинского ожидают. Вот его представят обществу, тогда и за стол.

Сказано было равнодушно, будто вскользь, – но все три барышни (даже Любочка!) встрепенулись непроизвольно, и в глазах появился некий туманный отсвет. И красавец Николаша на какую-то долю секунды почувствовал себя возле них лишним.

Иван Парфенович чуть заметно поморщился; подозвал бойкого хитроглазого Темушку, бывшего при собрании слугой на все руки:

– А пошли-ка ты, братец, Михейку в трактир. Что-то наши господа инженеры задерживаются, что старый, что новый.

– За знакомство, видать, на грудь примают, – степенно предположил, ухмыльнувшись в бороду, давний гордеевский товарищ в торговых делах Трифон Игнатьевич Свешников.

И остальные, представив себе каменноликого Печиногу, выпивающего с кем бы то ни было – а тем более с новым инженером! – за знакомство, весело загудели.

От трехэтажных гордеевских хором до училища и собрания надо пройти улицу в пять усадьб да малый проулок в два дома. Там и училище, и сад при нем, и пруд. А через дорогу (она же – Ишимский тракт) Покровская церковка с голубым куполом и золоченым крестом.

Невелик путь для здорового человека да в сухую погоду. Но вот прошел сентябрьский холодный дождь, и все изменилось разительно. После каждого дождя егорьевские улицы и проулки превращаются в непролазную глинистую жижу. Редко где вдоль усадеб проложены доски-тротуары. Городские жители все – в сапогах либо босиком, да и глина после дождя сохнет быстро, покрывается твердой бурой коркой. Да и сколько тех дождей? Скоро уж и снег ляжет, откроет санный путь.

1 ... 40 41 42 43 44 45 46 47 48 ... 76
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?