– Во сне змея свернулась у меня на коленях. И все, – сказал я.

– Значит, жертвой станешь не ты. Но это может оказаться и не Хроудланд, – проговорил Озрик.

– Все равно я хочу предупредить его. Вали занят приготовлениями к моей поездке туда. Говорит, что можно добраться до графа морем.

– Будем надеяться, что на этот раз мы не поплывем с командой пиратов.

– Озрик, ты можешь не ехать со мной, – медленно проговорил я.

Он взглянул на меня вопросительно. Тщательно выбирая слова, я рассказал, о чем мы договорились с вали и что в Сарагосе для него найдется место.

– Сам решай, остаться или нет. Дело твое, – сказал я. – В любом случае ты больше не будешь рабом. Если поедешь со мной, то как свободный человек.

На лице Озрика мелькнуло выражение недоверия и затем сменилось радостью.

– Я не ожидал этого, – хрипло сказал он.

– Если помнишь, ты спас мне жизнь.

– Вчера ты сказал, что тебе понадобится моя помощь, как никогда раньше. – Озрик потер рукой свою поврежденную шею. У него была привычка массировать мышцы, когда думает. Давно я не видел этого его жеста. – Справишься сам? – спросил он.

– Три дня назад я убил человека. Пронзил стрелой насквозь. Конечно, я бы предпочел, чтобы он прожил чуть подольше, но лишь потому, что только так я мог выбить из него сведения. Я крепче, чем был дома, циничнее и подозрительнее. Я буду настороже.

Он глядел на меня, обдумывая ответ.

– Хорошо. Остаюсь в Сарагосе, – наконец решил он.

Я пошел вытащить свои переметные сумки и рылся в них, пока не нашел то, что было нужно.

– Озрик, ты умеешь писать по-франкски?

– Отец научил меня. Думаю, я мог бы справиться, хотя и очень медленно, – ответил мужчина.

– Скорость не важна. Если узнаешь что-нибудь еще про замыслы Ганелона, напиши и дай мне знать. Тебе понадобится это. – Я поднял коробочку с колесом Цезаря.

Хромая, Озрик подошел и взял ее.

– Я все гадал, что там лежит, – проговорил он, поднимая крышку и заглядывая внутрь.

– Устройство для шифрования. Я покажу, как оно работает. Поскольку я еду обратно во Франкию, мне оно больше не понадобится. Я смогу докладывать лично.

Он вопросительно приподнял брови. Пришлось признаться:

– Я собирал сведения для Алкуина.

Озрик закрыл крышку и без лишних слов засунул коробочку в рукав. Я чувствовал себя виноватым, что не признался ему раньше в своей шпионской деятельности, и, хуже того, понял, что не дал ему полной свободы, как хотел. По-прежнему считалось само собой разумеющимся, что он всеми силами будет мне помогать.

Весь путь морем до Бретонской Марки я провел лежа на куче сетей в сыром вонючем трюме васконского рыболовного корабля. Судно качало и швыряло волнами, и каждый раз, когда волна обрушивалась на палубу надо мной, вода стекала через щели между досками. В бурлящей темноте я выблевал все, что во мне было, и продолжал блевать. Хотелось умереть.

Вали предупреждал, что путешествие будет не очень приятным, но он слишком мягко выразился.

– Горные васконы суровы, – говорил Хусейн, – но по части отчаянной отваги морские васконы их превосходят. Они покидают порты в любую погоду, если видят в поездке выгоду. – Ему следовало добавить, что он щедро заплатил команде, поскольку Васконский залив,[7]который нам пришлось пересечь, знаменит своими внезапными штормами и бушующими волнами.

Хусейн также обеспечил мне проезд через васконские земли, граничащие с Сарагосой. Проводник, посадивший меня на корабль, показал мне Памплону, столицу тех земель. Это место сохранило все раны отвоеванного приграничного города: разрушенную городскую стену, остатки снесенных башен, торчащих, как сломанные зубы, и ворота, постоянно находящиеся в ремонте. Я добросовестно записывал все, что видел, поскольку по-прежнему считал себя шпионом Алкуина.

К концу путешествия васконский рыбак высадил меня на берег в маленькой безымянной и заброшенной бухте на бретонском берегу. Он объяснил, что нужно идти вдоль моря через мыс слева. Стояло хмурое утро, моросил дождь, еще не прошло и часа после рассвета. С моря наплыла завеса тумана, покрыв все на суше мокрым блеском. Несмотря на унылое окружение, я благодарил Бога, что, наконец, покинул корабль, который поднял парус и исчез во мгле. Подождав, когда земля перестанет качаться подо мной, я завернулся в промокший плащ и отправился в указанном направлении, скользя и спотыкаясь на камнях и сжимая сумку с оригиналом Книги Сновидений и моим переводом. Кроме того, вали упросил принять в дар кошелек серебряных динаров. Все свои пожитки, включая лук и меч, я отдал Озрику, а также подарил ему гнедого мерина.

Я брел через мыс и вдруг увидел ряд маленьких лодочек, вытащенных на берег и в перевернутом виде оставленных на деревянных катках, чтобы в них не затекал дождь. За ними виднелись рыбацкие хижины.

– Piv oc’h?[8]– раздался настороженный голос.

Из-за одной лодки вышел человек в балахоне до колен и широкополой шляпе. Он был приземистый и широкоплечий, в деревянных башмаках.

– Piv oc’h? – повторил он, уставившись на меня.

Глаза незнакомца были того же серого цвета, что и галька на берегу, а лицо покрывала недельная щетина. С полей его шляпы капал дождь и ручьями стекал с балахона. Я понял, что вся одежда мужчины пропитана рыбьим жиром.

– Мне нужно добраться до резиденции маркграфа Хроудланда, – сказал я на латыни.

Человек с опаской посмотрел на меня, на лице его отразилось подозрение, смешанное с неприязнью. Он не понял этот язык.

– Penaos oc’h deuet?[9]– снова проговорил он.

– Меня высадило васконское судно, там, за мысом, – тщетно объяснял я, указывая назад, на скалу.

Он сделал знак, чтобы я шел за ним, и повел к самой большой из хижин. Толкнув залитую дождем дощатую дверь, незнакомец ввел меня в тесное помещение, темное и пропахшее дымом, грязью и рыбой. Накинув грязную шаль, здесь перед очагом сидела на табурете какая-то женщина со спутанными седыми волосами и размешивала содержимое чугунка. Трое детей – все мальчики – с любопытством посмотрели на меня слезящимися, покрасневшими от дыма глазами. Они были босы и в лохмотьях, но выглядели крепкими и упитанными.

Мужчина коротко о чем-то поговорил с женщиной на своем языке. Я решил, что это его жена. Встав на ноги, она вытерла руки о толстую юбку, и я заметил у нее на шее деревянный крестик на тонком кожаном ремешке.