– Садитесь. Путь с побережья не близок, и вы, должно быть, устали. Принесу что-нибудь поесть и выпить.

Он поковылял из комнаты, а я подошел к скамье, снял плащ и тяжело опустился на нее. Я и правда очень устал. Я также помнил об интересе Галлмо к моей сумке, поэтому положил ее на скамью рядом с собой, и, надеюсь, не обидел рыбака столь настороженным к нему отношением.

Галлмо снял свою шляпу, с которой капала вода, и сел на табурет напротив меня.

Мы сидели в неловком молчании, ожидая возвращения хозяина. Я тайком осматривал комнату, надеясь увидеть признаки, что в доме живет кто-то еще – жена, дети, – но ничего такого не заметил. Толстяк жил один, и я уже стал подумывать, не лучше ли встать и убраться подобру-поздорову, пока еще есть такая возможность. Я был один, чужой в незнакомом доме – легкая добыча для ограбления, если не чего-то похуже. Однако больше никого в хуторе не было видно, а я знал, что деревенские жители держатся замкнуто. Не было уверенности, что в другом доме меня примут лучше.

Толстяк вернулся с тремя потертыми кожаными пивными кружками в одной руке и большим глиняным кувшином в другой. Он поставил все на обшарпанный стол и, тяжело дыша, сел на табурет; его дряблая туша свисала с краев. Он разлил по кружкам соломенного цвета жидкость, я с подозрением ее понюхал. Она пахла яблоками, грушами и медом. Пригубив, я убедился, что это была смесь перебродившего яблочного и грушевого сока, что-то похожее на то, что любил мой отец. Я отпил побольше. Прошло много месяцев с тех пор, как я пил хмельное. Пузырьки защекотали мне горло. Сладкий пьянящий напиток был восхитителен.

Толстяк с любопытством смотрел на меня. Он напоминал большого хряка, рассматривающего следующее блюдо. Осушив медовуху и облизнув губы, он собрался что-то сказать, но я опередил его:

– Огромные камни вдоль дороги, что это?

Он прищурился.

– Менгиры, длинные камни. – Он как будто бы не хотел говорить о них.

– Кто их поставил?

– Никто не знает. Они всегда там стояли.

– Они служат для чего-то? – спросил я.

Он пожал рыхлыми круглыми плечами.

– Некоторые думают, что это надгробия на могилах гигантов.

– Не только гигантов, – серьезно проговорил я.

Он с интересом посмотрел на меня. Я отхлебнул спиртного и осторожно поставил кружку на стол. Целый день у меня не было ни крошки во рту, потому я захмелел от крепкого напитка. Язык стал слегка заплетаться.

– Сегодня я видел среди менгиров своего брата-близнеца.

Его свинячьи глазки удивленно расширились.

– Брата? – переспросил он.

– Он какое-то время шел вместе с нами. Собаки его видели. – Я кивнул на двух псов, которые уже спали у огня.

Толстяк что-то сказал Галлмо, тот покачал головой, потом посмотрел на меня с беспокойством и некоторой неприязнью.

– Вы уверены, что это был ваш брат? – спросил хозяин.

– Конечно. Я не видел его больше недели. Он не так часто навещает меня, – проговорил я, стараясь казаться беззаботным.

Глаза толстяка метнулись к моей сумке.

– Разве вы не христианин? – спросил он.

Я тихо рыгнул. Судя по послевкусию, медовуха была сварена из клеверного меда.

– Христианин или нет – не имеет никакого отношения к брату. Он навещает меня, когда захочет. Он утонул, когда мы были еще детьми.

Глаза толстяка нервно забегали по комнате. На лысине выступила бусина пота.

– Призрак явится и сегодня? – спросил он.

– Кто знает? – пожал плечами я.

Хозяин встал с табурета.

– Тогда он не должен застать нас неподготовленными, – пробормотал мужчина и зашаркал из комнаты.

Вскоре толстяк вернулся с четырьмя деревянными тарелками, буханкой несвежего с виду хлеба, сыром и еще одной кружкой. Он накрыл стол на четверых, и мы стали есть. Каждый раз, когда с улицы доносился какой-либо звук, оба моих сотрапезника вздрагивали. Мы торопливо ели. Закончив, я выпил третью кружку медового сидра, потом, сняв наглазник с глаза, посмотрел на них долгим немигающим взглядом, так что они не могли не заметить разного цвета моих глаз, и сказал:

– Оставьте место моего брата за столом как есть, на случай, если он придет позже.

Не спрашивая разрешения, я растянулся на скамье, положив под голову сумку, и позволил себе заснуть в уверенности, что они не посмеют причинить вреда человеку с отметкой дьявола и к тому же брату-близнецу призрака.

* * *

Меня разбудило тихое рычание, а потом стук тяжелым сапогом в дверь, отчего она затряслась.

– Просыпайся, бочка сала, – послышался крик.

Я сел. Я по-прежнему был на скамье и провел спокойную ночь. Деревянная тарелка моего брата и кружка стояли на столе нетронутые.

В дверь снова застучали сапогом. Галлмо неуклюже поднимался с пола, где проспал ночь. Собаки яростно лаяли и скакали у двери, которая затряслась от следующего удара. Толстяка нигде не было видно.

Надев наглазник, я подошел к двери и открыл ее. За ней стоял коренастый нахмуренный мужчина с короткой аккуратно подстриженной бородкой и обветренным лицом человека, проводящего дни под открытым небом. За спиной у него я увидел двух солдат с копьями. В отдалении из дверей домов выглядывали жители деревни.

– Ты кто? – агрессивно спросил человек с бородкой, он хорошо говорил по-франкски.

– Зигвульф, королевский слуга, – ответил я.

Пришедший прищурился.

– Королевский? Не морочь мне голову! – прорычал он.

Я понял, что имею не очень внушительный вид с наглазником на глазу, в дорожной грязи и неумытый.

– Я направляюсь к маркграфу Хроудланду.

– И маркграф в нетерпении ждет тебя? – съязвил пришелец.

С похмелья я был раздражителен и вышел из себя:

– Нет, не ждет, но будет очень рад меня видеть, и я не премину доложить ему о вашем поведении.

Моя уверенность подействовала на него.

– По какому делу ты хочешь видеть маркграфа? – спросил он уже не так презрительно.

– Я несу ему книгу. – Я снова вытащил из сумки Книгу Сновидений.

Это произвело эффект. Может быть, этот человек никогда не видел книг, но знал, что они являются редкостью и представляют большую ценность.

– Ладно, ты пойдешь со мной и расскажешь свою историю главному управляющему, – сказал он и посмотрел на Галлмо, который обеими руками сдерживал псов, рвавшихся напасть на пришельца. – Где Маонирн?

Галлмо окаменело посмотрел на него и ничего не ответил.

– Он не говорит по-франкски, – вмешался я. – Это рыбак с побережья.