Они давно уже приятельски беседовали, прогуливаясь из переулка в переулок. Соллю казалось странным, что он вот так, запросто, разговаривает с человеком в сером плаще. До сих пор воинство Лаш представлялось ему страшноватым, недоступным для простых смертных сообществом; поколебавшись, он признался в этом своему новому знакомцу, вызвав тем самым приступ Фагиррового веселья.

Отсмеявшись, служитель Лаш похлопал Солля по плечу:

— Эгерт, Эгерт… Не скрою — имя Лаш и дело Лаш сокрыто тайной, в которую не всякому дано посвятиться. Тайна и таинство — схожие слова, мы — служители Лаш, служители Таинства…

— Я спрашивал, — робко пробормотал Эгерт, — я спрашивал у многих людей — никто не смог объяснить мне, что есть братство Лаш…

Фагирра посерьёзнел:

— О нас болтают много лишнего, вокруг братства Лаш полно домыслов, как вокруг всего неведомого… А вы, Солль, вы действительно хотели бы… узнать больше?

Эгерт вовсе не уверен был, что действительно этого хочет, однако не посмел признаться в своих колебаниях:

— Да… Конечно…

Фагирра задумчиво покачал головой:

— Вот что, Эгерт… Воинство Лаш оказывает доверие далеко не всякому, но ваше лицо с первого взгляда показалось мне лицом достойного человека. Завтра, друг Эгерт, у вас будет редкостная возможность побывать в Башне воинства Лаш… Вам ведь хотелось бы?

Эгерт внутренне сжался от пристального взгляда из-под капюшона — и, мучаясь страхом, не смел отказаться:

— Да…

Фагирра ободряюще кивнул:

— Вам не по себе, я понимаю… Но, поверьте, подобной чести во все времена удостаивались только тщательно избранные люди… Я буду ждать вас в семь часов вечера на углу улицы Фиалок, вы знаете, где это?

И, уже попрощавшись, Фагирра вдруг обернулся:

— Да, кстати… Разрешите попросить вас о полной конфиденциальности. Лаш — это тайна, таинство… Договорились? Прощайте.

Эгерт кивнул и долго смотрел вслед уходящему человеку в просторном сером плаще.

Лис всё ещё гостил у родственников, и потому некому было спросить Солля, а почему это он такой смурнющий. Эгерт переборол желание отправиться за советом к декану Луаяну; и беспокойная ночь, и долгий тягучий день были полны колебаний.

Знакомые студенты, встретившие Солля на выходе, пожелали ему доброго вечерка и продуктивного свиданьица; Эгерт ответил невпопад.

По дороге к месту встречи он успел поочерёдно убедить себя сначала в том, что визит в Башню Лаш — вполне обычное и даже обыденное для горожанина дело, затем — что этот немыслимый случай обещает благотворную перемену его судьбы, и, наконец — что посещение Башни вообще не состоится, так как Фагирры не окажется на условленном месте.

Фагирра, однако, ждал; Солль вздрогнул, когда откуда-то из тени выступила безмолвная фигура в закрывающем лицо капюшоне.

Эгерт плохо запомнил путь по извилистым переходам — перед глазами его скользил по мостовой подол серого одеяния, а в душе боролись два одинаково сильных чувства — страх идти в Башню и страх отказаться. Вопреки ожиданиям, Фагирра не повёл Эгерта через главные ворота; переулок сменился подворотней, да такой тёмной, что Эгерт не смог рассмотреть человека, явившегося из мрака со связкой гремящих ключей и завязавшего Соллю глаза.

Растерянный, слепой, ведомый и подталкиваемый, изнывающий от привычного, как застарелая зубная боль, страха, Солль, наконец, получил распоряжение остановиться; с глаз его сдёрнули повязку. Эгерт оказался перед стеной тяжёлого чёрного бархата, источавшего слабый, горьковатый, незнакомый Соллю аромат.

— Вам позволено присутствовать, — прошелестел под ухом Фагирра, и капюшон его жёсткой складкой коснулся Соллевой щеки. — Присутствовать и молчать, не сходить с места, не поворачивать головы…

Эгерт проглотил вязкую влагу, переполнявшую рот; Фагирра явно ждал от него ответа, и Солль через силу кивнул.

К горькому запаху бархата примешался другой, нежный, сладковатый, напоминающий о курящихся благовониях. Глядя в чёрную стену перед собой, Эгерт с необыкновенной остротой слышал множество звуков, далёких и близких, приглушённых, шелестящих — будто полчища стрекоз вились внутри огромной стеклянной банки, задевая крыльями прозрачные стенки.

Полное шорохов безмолвие вдруг сменилось глухой, ватной тишиной; Эгерт успел медленно сосчитать до пяти, когда чёрная бархатная стена дрогнула, и длинный, протяжный, ни на что не похожий звук заставил Солля мгновенно покрыться потом — это был тоскливый вопль древнего чудовища. Тот далёкий отзвук, который слышали люди на площади и который так долго тревожил воображение Солля, был в сравнении с ним всего лишь слабой тенью.

Бархат заколебался — и вдруг тяжело рухнул, в одночасье превратившись из глухой стены в чёрную равнину, ибо перед глазами изумлённого Солля открылся небывалых размеров зал.

Необъяснимо, как внутри Башни могло угнездиться столь грандиозное помещение; в первую минуту Солль растерялся, но, присмотревшись, разглядел окружающий залу строй высоких зеркал. Многократно повторяемый в их светлой глубине, на бархатное, испещрённое глубокими складками пространство торжественно вышел длинноволосый карлик в огненно-алом, обжигающем глаза одеянии. Двумя руками поднеся ко рту широкую трубку, он с некоторым трудом извлёк из неё тот самый, поражающий воображение протяжный звук; из раструба, обращённого вверх, клубами повалил плотный синий дым.

Зашелестела ткань опускаемых капюшонов; огненно-алое пятно карликового одеяния скрылось среди множества серых плащей, и в оба уха Соллю ударил шелестящий шёпот: «Лаш… аш… ашша…» Далеко-далеко, тонко-тонко зазвучала пронзительная, вводящая в оцепенение песня, и снова длинный звук широкой трубы, и над склонёнными серыми капюшонами — призрачные фигуры, слепившиеся из клубов дыма.

Солль затрепетал — дым обладал необыкновенно сильным, приятным и одновременно мучительным запахом. «Лашш… аша… шаш…» — звук то приближался, то удалялся, и Эгерту привиделся прибой на берегу серого, покрытого капюшонами моря.

Окутанные плащами фигуры двигались то плавно и размеренно, то вдруг одновременно содрогались, как от внезапной догадки; постепенно пространство посреди зала опустело, и на чёрном бархате пола обнаружился распластанный старец. Седая грива его разметалась, и маленькое сморщенное лицо казалось обрамлённым белыми, как луна, лучами; серые плащи сошлись вновь, и Солль увидел сверкающую сединой голову, поднявшуюся, как клочок пены, над серым морем капюшонов…

Обряд, завораживающий и непонятный, красивый и несколько однообразный, длился минуту либо целый час — Солль утратил чувство времени. Когда, наконец, в лицо ему ударила струя свежего вечернего воздуха и он понял, что стоит у зарешечённого окна, вцепившись в толстые прутья, и внизу перед ним лежит знакомая, но впервые увиденная с такой точки зрения площадь — тогда вездесущий Фагирра, положив ладонь на Соллево плечо, прошептал ему в самое ухо: