— Да. Раньше эта угроза всегда срабатывала. Будем надеяться, что с тех пор ничего не изменилось.

На следующее утро, но только неделей позже, чем планировалось, Роз прошла к одному из инспекторов в конторе социального обеспечения в городе Долингтоне. Он лишь мельком взглянул на ее распухшие губы и темные очки, проявив при этом минимум любопытства, и Роз поняла, что для этого работника такая внешность не должна была вызвать удивление. Она представилась и села на предложенный стул.

— Я звонила вам вчера, — напомнила журналистка.

Он кивнул.

— Вы говорили, что речь пойдет о проблеме шестилетней давности. — Инспектор постучал указательными пальцами по столу. — Должен сразу предупредить вас, что мы вряд ли сумеем помочь. У нас и без того хватает дел, чтобы справиться с текущими проблемами, а вы хотите, чтобы мы начали рыться в архивах.

— Но вы же работали здесь шесть лет назад?

— В июне как раз будет семь, — сообщил инспектор без всякого энтузиазма. — Но этим, боюсь, делу не помочь. Я не помню ни вас, ни вашей проблемы.

— Да вы и не можете помнить меня, — как будто извиняясь, улыбнулась Роз. — По телефону я не смогла вам всего рассказать, чтобы не тратить ваше время. Я не ваш клиент и пришла сюда не с тем, чтобы вы помогли мне отстоять мои права. Я писательница и сейчас собираю материалы для книги об Олив Мартин. Мне нужно побеседовать с кем-нибудь, кто знал ее, когда она работала здесь. Вот поэтому мне не хотелось услышать ваш отказ уже при первом телефонном разговоре.

Инспектор удивленно посмотрел на женщину, но во взгляде читалось и некоторое облегчение, ведь она не была клиенткой, а значит, ему не нужно было возиться со старыми бумагами, чтобы решить ее проблему.

— Да, это та самая толстуха, которая сидела вон там, дальше по коридору. Я даже и не знал, как ее зовут, пока о ней не напечатали в газете. Насколько я помню, мы с ней за все время обменялись всего лишь парой фраз. Да вы сами, наверное, уже знаете о ней больше, чем я. — Он сложил руки на груди. — Вы бы сразу сказали, что вам нужно, и вам бы не пришлось ехать в такую даль понапрасну.

Роз вынула свой блокнот.

— Это неважно. Мне нужны только имена. Я имею в виду тех, кто дружил с ней и часто разговаривал. Может быть, сейчас с вами работает еще кто-то, кто служил еще и в то время?

— Таких немного, но из них никто не был особенно дружен с Олив. После убийств к нам заходили журналисты пару раз, и даже тогда все говорили, что знали ее только по работе, не более.

Роз почувствовала, что инспектор не доверяет ей.

— Но кто стал бы осуждать их? — бодро заметила она. — Да и не исключено, что те репортеры просто искали повод, чтобы напечатать какую-нибудь грязную статью с броским названием: «Я здоровался за руку с чудовищем» или что-то столь же отвратительное. Только те, кто ищет признание толпы или круглые идиоты могут позволить себе быть использованными газетчиками, чтобы увеличить свою популярность и получить выгоду грязными методами.

— А ваша книга не увеличит вашу популярность и не принесет вам выгоду? — В его голосе вновь прозвучали недружелюбные нотки.

Роз улыбнулась.

— Если судить по масштабам газет, эта выгода практически ничтожна. — Она сдвинула очки на лоб, так, что теперь стали видны желтые круги под глазами. — Я буду с вами откровенна. Меня заставили взяться за эту книгу. Мой агент настоял на этом. Лично мне тема показалась неприятной, и я собиралась отказаться от затеи сразу же, после первого официального свидания с Олив. — Она внимательно взглянула на инспектора, вертя в руке свой карандаш. — Но потом я обнаружила, что Олив — простой и симпатичный человек, поэтому я стала продолжать свое исследование. И почти все, с кем мне приходилось разговаривать, отвечали примерно так же, как и вы. Они почти не знали ее, редко обменивались фразами, она для них была просто сотрудницей, которая сидела «вон там, дальше по коридору». Ну, теперь я могла бы написать книгу, даже имея свой скудный запас материала. Это был бы рассказ о том, как общественное гонение привело к тому, что одинокая, толстая и никем не любимая девушка была доведена до приступа ярости своим семейством, которое вечно поддразнивало ее. Но я этого не сделаю, потому что это было бы неправильно. Я считаю, что к ней отнеслись несправедливо. И я искренне верю в то, что Олив невиновна.

Удивленный инспектор взглянул на Роз по-новому.

— Мы тоже были поражены случившимся, — признался он.

— Потому, что вы считали, что это никак не вяжется с ее характером?

— Абсолютно не вяжется. — Он задумался на некоторое время и продолжал: — Она была хорошим работником, умнее многих, и она не высиживала здесь рабочее время, как это случалось с другими. Допустим, ей никогда бы не удалось совершить что-то грандиозное, но на нее всегда можно было положиться. Она охотно помогала другим, многих выручала и при этом никогда не участвовала в наших внутренних интригах. Она работала здесь примерно полтора года, и хотя никто не мог бы назвать ее своей лучшей подругой, она не имела и врагов. Она была одной из тех, о ком вы вспоминаете только в том случае, когда вам требуется помощь. Но вы вспоминаете с них с облегчением, потому что знаете — этот человек не подведет. Вы знаете таких людей?

Роз кивнула.

— Они немного скучноваты в жизни, но зато надежны.

— Да, и при этом всегда заперты в своей скорлупе.

— Она ничего не рассказывала вам о своей личной жизни? Инспектор отрицательно покачал головой.

— То, что я сказал вам в самом начале разговора — чистая правда. Наши дорожки пересекались крайне редко. Если это и происходило, то касались исключительно работы, и даже в этих случаях общение между нами было минимальным. То, что я смог рассказать вам, я сам услышал от тех сотрудников, которые высказывали свое мнение после убийств.

— Вы могли бы назвать их имена?

— Боюсь, что сейчас уже не вспомню. — Он неуверенно посмотрел на журналистку. — Олив знает их лучше. Почему вы не хотите спросить у нее?

«Потому что она мне ничего не станет говорить. Она вообще мне ничего не рассказывает», — подумала Роз, но вслух произнесла совсем другое:

— Просто мне не хочется делать ей больно. — Увидев удивление на лице инспектора, она вздохнула и пояснила: — Предположим, что те люди, к которым я приду, захлопнут дверь перед моим носом и вообще откажутся принимать меня. Олив спросит меня, как прошла встреча с той или иной подругой, имя которой она мне назвала, и что я смогу ей на это ответить? Олив, что касается тебя, ты для этой женщины давно умерла и похоронена. Нет, на это я пойти не могла.

Инспектор поверил в эту теорию.

— Хорошо. Я знаю одну женщину, которая могла бы помочь вам, но я не могу назвать ее вам без ее разрешения. Это пожилой человек, она уже на пенсии и, может быть, она не захочет впутываться в такое дело. Если вы не возражаете, я сначала позвоню ей и узнаю, что она скажет мне. Это займет всего несколько минут.