— А она от Ерпалыча, — вместо Фола ответила Папочка из угла, где наша кентавресса внимательно рассматривала стенд на стене: обитатели Малыжино дружно обустраивают территорию. — Мне старик перед своим инсультом первой звонил. Сказал, утром с Аликом встретились у кинотеатра, об Икаре с Дедалом спорили, потом перцовку пили… где теперь искать не знаю! А я ему про вашу встречу с Фолом в «Житне»…

Вот оно как просто, оказывается! И Ерпалыч что-то такое говорил; а я развел турусы… нет, погодите!

— С налетом сложнее, — предвосхитил Фол мой вопрос. — Я как раз тогда через Выворотку к тебе мотал, гляжу: из твоего дома, прямо из стены твоей квартиры, «бомж-счезень» вываливается. Мозглявый такой, глазки тараканами бегают… и сквозным путем на Павловку. А в лапах у гада тетрадный листик в клетку. Слямзил небось у тебя. Рванул я вдогон, он в стену, я в дырку, на Лицо выскочил — опоздал. Из подотдела архары горохом, в машину грузятся, а полкан ихний бумажку ворованную в карман прячет. Тут я тебе звонить и кинулся. Ну что, продолжим допрос или пойдем Ерпалыча из трясины вытаскивать?

Я представил себе усатого полковника, явно осведомленного выше собственных звезд, когда тот прочитал отрывок из Ерпалычевых эпистол. Особенно если полкану достался отрывок, где ни разу не упоминалось «вы, Алик…», а текст шел от первого лица! Так недолго о Залесском Олеге Ав-раамовиче черт знает что вообразить! — живет сто лет, выглядит на тридцать, обо всем в курсе, все помнит-знает-предвидит, записки вредные пишет, литератор хренов… еще издаст где-нибудь!

Ату его!

Ату? А ведь врал ты нам, братец Лель, в яру! Врал не наполовину — много больше! С чего бы это «бомж-счезень», кровью жертвенной прикормленный, к полковнику-архару ломанулся? Одна вы шайка-лейка… шайка-Лелька.

Только знать об этом проколе «мальчику Коленьке» покуда незачем.

Подойдя к кентавру вплотную, я кулаком легонько стукнул его в грудь. Фол ответно щелкнул меня в нос: дескать, извинения принимаются, а Папочка, неслышно подъехав сзади, взъерошила мне волосы на затылке.

И мы пошли было вытаскивать Ерпалыча из трясины, но он вытащился сам.

— Нам предлагают банкет с девочками, — старик воздвигся на эстрадке нафталинным конферансье и игриво подбоченился. — А также непотребную оргию в нашу честь. Лель, я вас правильно понял?

— Абсолютно, — Лель говорил, не выходя из подсобки. — Куда вам ехать на ночь глядя? А мы посидим, как люди, коньячку тяпнем, душу отведем, я вас в гостевых люксах спать уложу… с утра и поедем. Договорились?

— А магистр? Он к банкету приедет?!

— Обещался подъехать… Алик, вы как? Остаетесь?

Последняя реплика Леля — касательно магистра — показалась мне несколько натужной. Темнишь, приятель! Ох, темнишь! Может, магистр-то вовсе не из вашего кубла?!

— Посмотрим. — Я сел за пианино, поднял крышку и взял ужасающий аккорд. — Коньячок — это славно, но сперва хотелось бы с Фимой увидеться. Вы еще помните ваши обещания насчет господина Крайцмана?

— Разумеется, Олег Авраамович! Прошу…

Пока мы спускались вниз и шли какими-то внутренними переходами, Ерпалыч отстал и поманил меня пальцем.

Ну, и я тоже отстал.

— Не расслабляйтесь, Алик, — горячий шепот обжег мне ухо. — Прошу вас, не расслабляйтесь… попусту не дергайтесь, но и… здесь аура плохая. Всех подозревать хочется, а своих — вдвойне…

— Эй, где вы там? — крикнул Лель из-за поворота. — Смотрите, еще заблудитесь!

— Не заблудимся! — заорал я в ответ. — Люди, будьте бдительны!

И подмигнул Ерпалычу.

Это оказалась самая натуральная лаборатория. Мечта современного алхимика: баночки-скляночки, приборы-колбочки, микроскопы простые и электронные и куча всякой ерунды, названия которой я не знал.

Зато я прекрасно знал название того существа, что сидело за столом и чуть ли не носом ковырялось в пробирке с зеленой слизью.

— Эй, Архимуд Серакузский! — Я еле удержался, чтобы не сгрести Фимку в объятия. — Химичишь?

— Попрошу не отвлекать, — недовольно буркнул Фима-Фимка-Фимочка, даже не подняв головы. — Я провожу важный опыт.

Рядом с великим ученым брехал ноктюрны Шопена гнусный китайский магнитофончик — вот сколько знаю Крайца, столько он предпочитал работать под музыку, трепаться под музыку, в сортир ходить под музыку…

Очки увлеченно сверкают над монументальным носом, пухлые губы бормочут невнятицу — подпевают в такт музыке? декламируют формулу какой-нибудь дезоксирибонуклеиновой кислоты? просто движутся? Черные кучеряшки волос всклокочены дыбом, даже не мечтая о благодати расчески, щеки сизые, несмотря на бритье утром и вечером, а толстая шея взмокла, блестит капельками пота — он всегда потеет, когда ворочает мозгами, зато ворочая чем-нибудь более тяжелым…

И еще: обманчивая косолапость движений сразу вызывает в памяти медведя в цирке или зоопарке, потому что медведь тоже с первого взгляда кажется добродушнейшим из животных.

Вот он какой, Фима-Фимка-Фимочка, Архимуд Серакузский…

— Ефим Гаврилыч! Снизойдите-с!.. Свет настенного бра отразился в ранней лысине Крайцмана, что, по-видимому, благотворно сказалось на его мозговой деятельности. Я и опомниться не успел, как пробирка была отставлена в сторону; стул опустел, а-сам я оказался сграбастан и мог лишь вскрикивать время от времени.

— Алька! Здорово! Николай Эдуардович, это вы их привели?! С меня бутылка! Алик, Ритка с вами?!

— Да погоди ты! — мне еле-еле удалось выбраться из этого могучего проявления чувств, и не без потерь. — Какой Ритка?! Тебя мама по всему городу ищет, все морги обегала…

— Уже не ищет! Я ей звонил, дня четыре назад… по сотовому. Алька, а ты на работу пришел устраиваться? Мне Николай Эдуардович на днях…

И я вновь — о ужас! — попал в оборот.

Лель выдвинулся вперед.

— Ефим Гаврилович, если вы не угомонитесь, то Олегу Авраамовичу вместо трудоустройства светит инвалидность! А вы, Олег Авраамович, сами можете убедиться: похож ли ваш друг на заключенного, истерзанного пытками?! Наденька, сделайте-ка нам кофе!

Из-за дальнего стола, ранее не замеченная мной, выбралась Наденька — женщина средних лет, о которых принято отзываться коротко: «без особых примет».

Серая мышка.

Пока готовился кофе — для чего здесь имелся специальный аппарат, мы с трудом размещались в тесной лаборатории. Кентаврам даже пришлось остаться в коридоре, где у открытой двери, на стуле, мрачно сидел доставивший нас сюда шофер, сейчас еще больше похожий на недоделанного зомби.

Откуда он взялся, я заметить не успел.

— Что ж ты раньше не позвонил?! — выговаривал я Фимке. — Мы волнуемся…