Мать Ло-Мелхиина ехала рядом со мной, восседая на своем верблюде так же прямо, как и я. Над головами у нас обеих были балдахины, а лица наши были скрыты покрывалами. Она к тому же держала в руках веер – править верблюдом ей не приходилось, поскольку его вел шедший рядом мальчик. Я держала одну руку на поводьях, а вторую – на луке седла, но когда мы окажемся в пустыне, на ветру, веер мне и не понадобится. Я волновалась, что путешествие, да еще столь неожиданное, доставит неудобство матери Ло-Мелхиина, но она выглядела довольной – качаясь взад и вперед в такт поступи верблюда, она искренне улыбалась. Ло-Мелхиин поцеловал ее, прощаясь с нами, и в этот момент змеиной ухмылки на его лице не было. Мы проехали сквозь ворота, минуя ровный строй стражников в сияющих на солнце доспехах, и наконец оказались в пустыне.

Мы не поедем напрямик, как лошади Ло-Мелхиина в тот день, когда меня привезли в каср, потому что верблюды не столь быстроходны. Их поступь размеренна и уверенна. Лошадь способна преодолевать расстояния очень быстро, но взять с собой много вещей не удастся. Верблюду потребуется больше времени, но зато на нем можно перевезти целый дом, если хорошенько попросить. Так что мы повернули к сухому руслу вади и двигались вдоль его извилин меж кустов олеандра. Запах был одурманивающий, но я знала, что не стоит наклоняться к цветам слишком близко. В них был яд, запах которого не убивал, но мог вызвать болезнь. Я повернулась, чтобы предупредить свою служанку и женщину, сопровождавшую мать Ло-Мелхиина, но они смирно сидели на спинах верблюдов и не тянулись к цветам.

Верблюды продолжали брести по песку, а солнце скатывалось все ниже. Мой старший брат подошел к нам с водой и хлебом, сперва предложив их матери Ло-Мелхиина, как и полагалось, но мы не стали останавливаться.

– Сестра моя, – обратился он ко мне. – Мы поедем в темноте. Света звезд будет достаточно, чтобы осветить нам путь. Ты сумеешь так долго держаться в седле?

Я знала, что сумею, и он тоже это знал. Я также знала, что ему неудобно обращаться к матери Ло-Мелхиина. Хоть братьям и понравилась львиная шкура, которую Ло-Мелхиин подарил отцу, к женщине, носившей львиные гривы на голове, они относились иначе.

– Матушка души моей, – окликнула я ее, не обращая внимания на то, как мой брат поморщился при этих словах. – Не затруднит ли вас это? И не устанет ли мальчик, который ведет вашего верблюда?

По правде говоря, больше всего я беспокоилась именно за него. Сидеть на верблюде с непривычки неудобно, но это далеко не так тяжело, как идти пешком.

– Он поедет со мной, если устанет, – ответила мать Ло-Мелхиина. Мальчик удивленно взглянул на нее. – Пустыня не место, чтобы соблюдать чины. Солнцу безразлично, кого жарить своими лучами.

– Мы поедем дальше, – сказала я брату. Он кивнул и отправился предложить воды служанкам, ехавшим позади нас.

Солнце опустилось еще ниже, окрасив пустыню сперва в нежно-оранжевый цвет, а затем в глубокий красный. Оно медленно уходило за горизонт, забирая с собой все цвета, пока наконец вокруг не осталось ничего, кроме белого песка под ногами и черного неба над головой. Позади меня служанка беспокойно шевельнулась в седле. Ей не понравилась пустая темнота ночи в пустыне. Я обернулась и улыбнулась ей. Я понимала, что она не увидит мою улыбку, но надеялась, что она услышит ее в моих словах.

– Не волнуйся, – сказала я. – Ночь в пустыне пробуждается не сразу, но зато потом ты решишь, что никогда еще не видела ничего столь прекрасного.

Луна еще не взошла, но глаза все еще были ослеплены отблесками солнца на песке. Я знала, что потребуется немного времени, чтобы это чувство прошло. Когда наконец в глазах у меня прояснилось, я подняла взгляд и не была разочарована. Все вокруг было столь же прекрасным, как я помнила.

Служанка ахнула, и я поняла, что и она это увидела. Конечно, в городе тоже были звезды. Я даже побывала на приеме, устроенном специально, чтобы любоваться звездами, и видела, как они сияют над городом. Но обычно мы не выходили по вечерам из комнат, а если и выходили, то только в сад, где небо заслоняли деревья и стены. Служанки ложились рано, чтобы встать до рассвета, а если отправлялись в город навестить родных, то там свет звезд затмевали огни факелов и ламп.

Теперь же ничего этого не было. Небо сияло над нами, усыпанное звездами, подсчитать которые не под силу и сотне Скептиков, даже если бы им отвели на это сотню лет. Это великолепие простиралось от горизонта до горизонта, словно нас накрыли огромной темной миской, которая запечатала под собой все огни мира для нас одних. Вот в чем истинная красота, подумала я. Это лучше, чем самые тонкие ткани и самая искусная вышивка, лучше любой еды и любой драгоценной керамики, в которой ее подают. Такую красоту Ло-Мелхиин не мог ни купить, ни воссоздать, ни украсть. Чарующий вид принес мне умиротворение и надежду.

Хорошо, что мне достался такой смирный верблюд, потому что, признаюсь, я совсем позабыла о том, что им надо править. Я смотрела на небо, а не на дорогу, но верблюд шагал ровно, как отец и обещал моему мужу, ни разу не оступившись, даже когда на дне вади попадались камни. Мать Ло-Мелхиина велела мальчику сесть к ней, когда он третий раз споткнулся, заглядевшись на небо. Он взобрался на верблюда позади нее, усевшись не в седло, а прямо на круп животного, и смог наконец вволю любоваться на звезды, отдав поводья ей.

Наконец я стала уж слишком сильно раскачиваться в седле, и отец остановил караван. Я слезла с верблюда и собралась было помочь остальным разбивать шатры, как делала раньше, но тут ко мне подошла служанка и принялась задавать сотни вопросов о небе. Не успела я ответить и на половину из них, как все уже было готово.

– Дочь моя, – позвал отец, и я подошла к шатру, который обычно занимал он сам. Он был просторным, поскольку остался еще с тех времен, когда наши матери странствовали с караваном.

– Спасибо, отец, – сказала я и, обернувшись, увидела, что мать Ло-Мелхиина уже стоит рядом со мной. Наши служанки стояли позади нее. Мальчонка исчез из виду.

Мы вчетвером зашли в шатер. Отец разложил внутри половики, чтобы нам не пришлось спать на песке, и придавил края шатра камнями со дна вади, чтобы никакие существа не потревожили наш сон. Пожилая служанка зажгла лампы, и мы с матерью Ло-Мелхиина уселись, ожидая, пока разложат постели.

– Твой отец – хороший человек, – сказала она. – Он заботится о своем караване и добр к старым женщинам.

– Он мудр, – ответила я. – Если он проявит доброту к матери другого мужчины, тот будет честно с ним торговать.

– Он думает, что мой сын будет честно торговать? – спросила она.

– Нет, – ответила я, на мгновение задумавшись. – Возможно, это просто привычка.

– Или же он не судит мать по делам ее сына, – предположила она.

– Это мудрое предположение, госпожа матушка, – ответила я. – Ибо он учил меня, как устроен мир, а я тоже не сужу матерей по делам их сыновей.

– И все же я полагаю, что мне понравятся твоя мать и мать твоей сестры, судя по тебе и твоим братьям, – сказала она.