Я хотела было помолиться о том, чтобы мои действия не нанесли слишком много вреда, но мне некому было молиться. Наше семейное божество ушло, уступив место новому, и дух отца отца нашего отца наконец обрел покой. Самой себе я молиться не могла, и мне не в чем было найти успокоение.

Лампа уже догорала, когда мы завязали последние узелки, и тут сестра взглянула на меня.

– Сестра моя, – сказала она. – Увидимся утром.

– Но ты видишь меня сейчас, – возразила я, не успев вспомнить, что вижу сон. Я потянулась к ней, но моя рука нашла лишь пустоту. – Сестра! – крикнула я, но она исчезла, а с нею и дишдаша, и шатер, и лампа. Я проснулась в темноте и села на постели, снова оказавшись в отцовском дорожном шатре, – на том же месте, где он был разбит с вечера.

– Госпожа, – окликнула меня женщина, сопровождавшая мать Ло-Мелхиина.

– Все в порядке, – ответила я, хотя сердце мое бешено стучало, а грудь вздымалась, силясь набрать достаточно воздуха.

– Вы со своей семьей, госпожа, – напомнила она. – Здесь вы в большей безопасности, чем за каменными стенами касра.

– Верно, – сказала я. – Я помню. Мне просто приснился сон, вот и все. Прошу вас, возвращайтесь ко сну. Простите, что потревожила вас.

– Ничего страшного, госпожа, – ответила она. – Я теперь мало сплю.

Я снова улеглась, откинув волосы с лица. Я не знала, как долго проспала. Поскольку полог шатра был прикрыт, чтобы защитить нас от ночного холода, определить время было невозможно. Я засмеялась, стараясь делать это как можно тише. Я стала так зависима от часовых свечей и водяных часов, хоть и старалась определять время по солнцу, пока жила в касре. Не видя ни часов, ни неба, я не могла понять, который час.

Я услышала, как верблюды переминаются с ноги на ногу на песке. Большинство из них спали на коленях. Раз они стоят, значит, уже достаточно отдохнули. Я потянула носом воздух, почуяв в основном запах ковров, горелого лампового масла и благовоний, которыми пахло от моих спутниц, но где-то вдалеке был и запах костра, у которого сидел дозорный. Пахло углями – нового хвороста не подбрасывали, чтобы он не горел зря, когда костер станет не нужен.

Если близился рассвет, значит, скоро мы снова отправимся в путь. Не стоит пытаться заснуть снова.

В моем сне сестра не знала, что это я привела к ней человека, за которого она собиралась замуж. Быть может, она думала, что силы божества хватает лишь на то, чтобы защитить мою жизнь. Во сне я не заметила никакой фальши, но, быть может, когда я встречу ее наяву, она поймет, что я натворила. Я не смогла бы вынести ее гнева и ненависти, если ей придется не по нраву то, как я изменила ее жизнь. Но я знала, что заслужила и то, и другое. Если она отринет меня, я пойму.

Я ведь не просто нашла в своих видениях бледного человека и привела его к своему отцу, хотя и это само по себе большая ответственность. Но я к тому же заставила ее полюбить его, а его заставила полюбить ее в ответ. Я сказала Ло-Мелхиину, что в суженом моей сестры скрыто пламя, разжечь которое под силу лишь ей. Так что я не могла сказать, как будет гореть его пламя, раз направляла его она. Точно так же я никогда бы не догадалась, как изменит меня саму ее решение сделать из меня божество.

Мне снова захотелось помолиться, но некому было услышать мои слова. Даже если б я могла обратить их к собственному алтарю, я боялась той силы, которую они могут разжечь. Я была словно кувшин, налитый почти доверху, когда из колодца вытащили новое ведро воды. Вместо того, чтобы вылить воду в другой сосуд или обратно в колодец, ее все лили в мой кувшин. Драгоценная жидкость должна была бы перелиться через край, выплеснувшись на песок, где ее найдут измученные жаждой корни растений, но вместо этого кувшин все наполнялся и наполнялся. Я знала, что скоро лопну под давлением, но рано или поздно вода должна выплеснуться. Нельзя налить в кувшин больше, чем он вмещает.

Тот из моих братьев, кто стоял на страже, издал три длинных пронзительных свистка, а потом три коротких. Спавшая рядом со мной служанка проснулась, забыв на мгновение, где спала, а потом со вздохом вспомнила. Мать Ло-Мелхиина шевельнулась, и старая служанка пошла зажечь лампу.

– Это сигнал к пробуждению, – объяснила я. – Мы должны быть готовы, когда засвистят снова.

– Да, госпожа, – сказала моя служанка.

Она подошла к кувшину с водой и поднесла чашу мне и матери Ло-Мелхиина. К тому времени, как в шатер пришел мой отец, постели были сложены, ковры свернуты, а служанка отправилась искать клеть, куда уложить подушки, лампы и прочее содержимое шатра.

– Дочь моя, – сказал отец, – мы отправимся прежде, чем встанет солнце.

– Мы будем готовы, отец, – пообещала я.

– Примите мою хвалу, мастер каравана, – сказала мать Ло-Мелхиина моему отцу, когда он собрался было вернуться к свои делам. Он посмотрел на нее. В предрассветном сумраке ее парик отливал бледным светом. – В ваших шатрах спится не хуже, чем в любом месте, где мне доводилось ночевать, – продолжала она. – Мой сын был прав, доверив вам свою драгоценную супругу и меня.

– Благодарю вас, мать моего повелителя, – сказал отец и поклонился. – Ваши слова делают мне честь и озаряют мое сердце. Я боялся, что вы не сможете как следует отдохнуть в пустыне.

– Здесь не опасней, чем где бы то ни было, – ответила мать Ло-Мелхиина.

Отец кивнул и отправился складывать шатры. Вскоре все мы уже снова сидели на верблюдах. На сердце у меня с каждым ударом становилось то легче, то тяжелей. Мне было неведомо, что ждет меня впереди. Я знала лишь, что каждый шаг приближает меня к тому месту, где моя сестра выйдет замуж.

Мы доехали до той части вади, где мне был знаком каждый изгиб и каждый камень. Я знала, где берег круче и где скапливается вода. Мы проезжали мимо овец и коз, которых привели на водопой дети-пастушки. Они смотрели на нас, махали моему отцу и братьям, но с трепетом замирали при виде меня. Это меня опечалило – не так уж и долго меня не было, чтобы они успели забыть, кто учил их пасти скот. Но потом я вспомнила, кто ехал со мной рядом.

В касре мать Ло-Мелхиина со своей львиной гривой и горделивой осанкой смотрелась величаво. Но в пустыне ее вид поражал еще больше. Парик на солнце отливал золотом, будто на верблюде восседала настоящая львица, а не женщина. Мальчик, сидевший позади нее, заметил направленные на них взгляды и тоже горделиво выпрямил спину, хотя он наверняка охотней спрыгнул бы с верблюда и поиграл с детьми.

То и дело кто-то из моих женатых братьев останавливал верблюда и опускал его на колени, чтобы подобрать одного из собственных детей, а потом они вместе ехали дальше. Жены моих братьев все были из разных деревень, с которыми торговал отец, и не жили в одном шатре, как моя мать и мать моей сестры, но дети их бегали по пустыне вместе, и иногда было трудно вспомнить, кто из них чей.

Вокруг оставалось еще много детей, пасших коз и овец. Я точно знала, что это не только наши стада. На многих животных было клеймо моего отца, но я насчитала еще не меньше восьми чужих стад. Похоже, свадьба моей сестры будет пышным празднеством, на которое съехались гости изо всех деревень вверх и вниз по течению вади, да и со всей пустыни.