Конечно, были и паникеры, и трусы, но всеобщей деморализации не было. И даже в моей фактически полностью разгромленной дивизии определенный порядок все-таки сохранялся. Я, например, помню такой случай.

У нас уже не было ни транспорта, ни горючего, и когда мы грузили на последнюю машину сейфы с архивами, чтобы просто отвезти их и закопать, то один знакомый командир мне так довольно резко сказал: «Далеко вы все равно не уедете. Мы вас все равно догоним». Он, видно, подумал, что мы решили сами драпануть на машине. А мы просто везли закапывать архивные дела. Потом, кстати, я узнал, что когда наши войска эту местность освободили, то эти сейфы благополучно откопали.

– А в этот тяжелый период вы не думали, что мы проиграем войну?

– Честно говоря, определенные сомнения, конечно, появились. И я, пожалуй, соглашусь, что именно в 1942-м в каком-то смысле было еще тяжелее, чем даже в 41-м. Ведь под Харьковом в наступление люди шли окрыленные нашими первыми крупными успехами, а тут вдруг такая катастрофа… Поэтому после этого и появились упаднические настроения.

– А в этот тяжелый период трибунал продолжал работать или же вы занимались чем-то другим? Вы лично, например, не принимали участия в боях?

– Конечно, тут уже было не до судебных заседаний… В период отступления мне приходилось брать оружие в руки и участвовать в боях, правда, не часто, хотя именно тогда мне пришлось убить моего первого немца…

Сейчас некоторые борзописцы выдвигают такую теорию, что это Сталин был инициатором войны. Но я-то помню, что когда мы из Тюмени приехали на фронт, то вдруг получили приказ: «Сдать все личное оружие», и у меня забрали мой пистолет, потому что в частях элементарно не хватало оружия. Поэтому в наступлении под Харьковом у меня даже пистолета не было, и я где-то подобрал трофейную винтовку.

А у меня был знакомый офицер связи, которому поручили передать какое-то распоряжение в одно из передовых подразделений. И он решил, что раз там идет бой, и мало ли что, вдруг его ранят, и некому будет оказать помощь, так что вдвоем как-то вернее. Поэтому он позвал меня с собой, причем так, по-приятельски, будто нам не на передовую надо было идти, а допустим, в магазин: «Ты пока не у дел, давай сходим со мной за компанию на задание. К тому же у тебя винтовка, а там можно и трофейный пистолет раздобыть». А мы туда только прибыли, я и с обстановкой не особенно был еще знаком, к тому же председатель трибунала куда-то уехал, поэтому я согласился и пошел с ним.

В общем, мы с ним пошли, а там идет самый настоящий бой… И хорошо еще, что я догадался прихватить с собой эту трофейную винтовку, потому что в одном месте мы остановились, и он мне говорит: «Вот за той хатой прячется фриц, давай мы его возьмем и обезоружим». И мы решили взять его в плен, но там как получилось. Мы и немец буквально одновременно выглянули из-за угла дома, но я успел выстрелить первым, даже не прицеливаясь, и убил его наповал…

Подошли к нему, это оказался лейтенант, в чистом обмундировании, красивые хромовые сапоги… Я сразу забрал у него пистолет, а сам смотрю на него и думаю: «А ведь он примерно того же возраста, что и я, и у него тоже есть мать…»

– Вернемся к тому, как вы попали в окружение.

– Когда мы отступили от Харькова километров, наверное, на пятьдесят, то в одном месте напоролись на немецких автоматчиков, и мне пуля навылет прошла через левое предплечье. Причем этому ранению я даже где-то обрадовался, потому что был уже настолько измотан, что мечтал хоть немного передохнуть, пусть даже и в медсанбате. Но только я попал в медсанбат, как вдруг оказалось, что немцы выбросили у нас в тылу десант, и всех ходячих, кто мог держать оружие, попросили помочь в его ликвидации. Я, конечно, пошел со всеми, и там развернулся настоящий бой.

А когда мы из него вышли, то уже ни о каком медсанбате не могло быть и речи. Мы поняли, что отрезаны и находимся в окружении… Начали плутать по лесу и наткнулись на командование нашей дивизии, во главе с комдивом генерал-майором Кулешовым, человек пятьдесят их было.

Какое-то время мы двигались на восток все вместе. Еще оставались какие-то запасы провизии, но вот боеприпасов у нас почти совсем не было. У меня, например, была одна граната и всего два патрона в пистолете…

А когда до Дона оставалось километров сто, комдив вдруг собрал на совещание всех командиров, которые были в наличии. И на этом совещании он прямо ткнул в меня пальцем и говорит: «Вот он у нас самый молодой, а значит, есть шансы, что он останется живой и выберется к нашим, поэтому именно ему мы дадим важное поручение». Там действительно оставалось фактически только окружение командира дивизии, и я оказался среди этих командиров самым младшим по возрасту. Но после войны так сложилось, что когда я работал в должности заместителя начальника Следственного управления прокуратуры Свердловской области, а мой бывший председатель трибунала Коковин оказался в моем подчинении, то как-то в одной беседе он мне рассказал, что перед этим комдив все-таки спросил его обо мне, и он дал мне хорошую характеристику: «Это один из лучших моих работников, крепкий парень. Именно ему я хотел поручить вывезти из окружения важные уголовные дела».

И мне дали такое задание – во что бы то ни стало добраться до наших войск и передать пакет с секретными документами в штаб фронта. Но идти я должен был не один, мне в помощь придали четырех автоматчиков. Кое-как собрали им вооружение, а ведь в нашей группе тогда буквально каждый патрон был на счету. Правда, им просто сказали, что я у них буду старшим, и они должны выполнять все мои распоряжения. Но в дороге я им честно рассказал, что у нас ответственное поручение и что если меня ранят или убьют, то уже кто-то другой должен будет взять пакет.

И мы пошли. Сколько всего тогда пришлось пережить…

– Расскажите, пожалуйста, поподробнее.

– Шли в зависимости от того, какая местность и погода. В одном месте, вроде как Гайворон, точно помню, что начиналось на Гай, мне показалось, что мы уже оторвались от немцев и можем идти прямо по дороге. Я вышел из леса и пошел вперед, разведать местность, как вдруг за мной увязался немецкий истребитель. Спикировал на меня, и я оказался прямо между пулеметных трасс… Два раза он пикировал на меня, а потом я спрыгнул в овраг, и он меня потерял.

– В переходах вы соблюдали какой-то порядок?

– Да, мы шли не толпой, а в определенном порядке: один слева, другой справа. Если шли по лесной дороге, то двое шли параллельно, а потом менялись. Если надо было идти по лесу, то могли и днем идти, а так в основном ночью. Мне в дорогу дали и карту, и компас и подсказали примерный маршрут. А конечным пунктом в нашем путешествии должен был стать Богучар, так как надеялись на то, что мы туда придем раньше немцев.

Пришли мы в Богучар уже ночью, и действительно подумали, что немцев там нет. А мы же голодные, как звери… В дорогу нам собрали продуктов, но совсем немного, поэтому вскоре нам пришлось начать питаться зернами пшеницы… Так что когда мы туда пришли, то первое, о чем подумали, чего бы найти поесть.