– Брось, голубчик, брось, ты заслужила чего получше. По правде, у меня для тебя есть сюрприз. А вы, ребятки, займитесь делом. Детская там.

– Нет, – сказал Круг, заграждая дорогу.

– Пропустите их, профессор, они выполняют свой долг. И они не сопрут у вас ни единой булавки.

– Отвалите, Док, мы выполняем свой долг.

В полуприкрытую дверь прихожей деловито стукнули чьи-то костяшки, и, когда Линда, стоявшая к ней спиной, по которой дверь легонечко хлопнула, настежь распахнула ее, звучной поступью борца-тяжеловеса вошел высокий широкоплечий мужчина в ладной полуполицейской форме. У него имелись кустистые черные брови, тяжелая квадратная челюсть и зубы белее белого.

– Мак, – сказала Линда, – это моя сестренка. С пылу с жару, сбежала из пансиона. Мариэтта – лучший друг моего жениха. Надеюсь, вы поладите.

– И я на это крепко надеюсь, – глубоким и сочным голосом сказал Мак-здоровяк. Демонстрация зубов, протянутая ладонь размером с бифштекс на пятерых.

– Очень рада познакомиться с другом Густава, – сказала скромненькая Мариэтта.

Мак и Линда обменялись сияющими улыбками.

– Боюсь, я не очень понятно выразилась, голубчик. Я сказала «жених» – так это не Густав. Определенно не Густав. Бедный Густав превратился в абстракцию.

(«Не пройдешь!» – ревел Круг, не давая ходу юнцам.)

– А что случилось? – спросила Мариэтта.

– Да пришлось им свернуть ему шею. Он, видишь ли, оказался schlappom [раззявой].

– Schlappom, который за свою короткую жизнь произвел немало отличных арестов, – отметил Мак со столь для него характерной широтою и щедростью взглядов.

– Это его, – доверительно сказала Линда, показав сестре пистолет.

– И фонарик тоже?

– Нет, это Мака.

– Какой! – уважительно произнесла Мариэтта, тронув большую кожистую вещицу.

Один из юнцов, отброшенный Кругом, угодил в стойку с зонтами.

– Ну-ка, ну-ка, прекратите-ка эту неуместную возню, – сказал Мак, оттаскивая Круга (бедный Круг сплясал кек-уок). Молодцы сразу помчались в детскую.

– Они его напугают, – хрипел и задыхался Круг, пытаясь освободиться от Маковой хватки. – Сию минуту отпустите меня. Мариэтта, сделайте мне одолжение… – Он отчаянно показывал ей: беги, беги в детскую, присмотри, чтобы мое дитя, мое дитя, мое дитя…

Мариэтта взглянула на сестру и прыснула. С дивной профессиональной точностью и savoirfaire Мак внезапно наотмашь рубанул Круга ребром чугунной ладони: удар пришелся Кругу в аккурат по исподу правой руки и сразу обездвижил ее. Тем же манером Мак обработал Кругу левую руку. Круг, согнувшись вдвое, держа помертвелую руку в помертвелой руке, осел на один из трех стульев, что стояли (теперь скособоченные, лишенные смысла) в коридоре.

– Здорово Мак это делает, – заметила Линда.

– Сила, правда? – сказала Мариэтта.

Сестры, не видавшиеся несколько времени, продолжали улыбаться, приятно помаргивали, касались одна другой вялыми девичьими жестами.

– Какая брошка милая, – сказала младшая.

– Три пятьдесят, – сообщила Линда, и к подбородку ее добавилась складочка.

– Может, мне надеть черные кружевные трусики и то испанское платье? – спросила Мариэтта.

– Ой, по-моему, в этой мятой ночнушке ты просто цыпочка. Как, Мак?

– Смак, – ответствовал Мак.

– И ты не простынешь – там, в машине, есть норковая шубка.

Из-за того, что дверь в детскую неожиданно приоткрылась (прежде чем захлопнуться снова), стал на мгновение слышен голос Давида: как ни странно, ребенок, вместо того чтобы хныкать и звать на помощь, пытался, видимо, урезонить невозможных своих гостей. Видно, он все-таки не уснул. Звук этого вежливого и почтительного голоска был хуже мучительнейшего стона.

Круг подвигал пальцами – онемение проходило понемногу. Как можно спокойней. Как можно спокойней он снова воззвал к Мариэтте.

– Кто-нибудь знает, чего ему от меня нужно? – спросила Мариэтта.

– Слушай, – сказал Мак Адаму, – либо ты делаешь, что тебе говорят, либо не делаешь. И если ты не делаешь, тогда тебе делают чертовски больно, понял? Встать!

– Ладно, – сказал Круг. – Я встану. Что дальше?

– Marsh vniz [Топай вниз]!

И тут Давид закричал. Линда поцокала языком («добились своего, обормоты»), и Мак взглянул на нее, ожидая распоряжений. Круг заковылял к детской. В ту же секунду оттуда выскочил в светло-синей пижамке Давид, но был немедленно сцапан. «Я хочу к папе!» – выкрикнул он за сценой. Напевая, Мариэтта красила губы за открытой дверью ванной. Круг ухитрился добраться до своего ребенка. Один погромщик притиснул Давида к постели. Другой пытался сгрести его бешено бьющиеся ноги.

– Отпустите его, merzavtzy [чудовищно оскорбительное выражение]! – заорал Круг.

– Они хотят, чтобы он вел себя тихо, только и всего, – сказал вновь овладевший ситуацией Мак.

– Давид, любовь моя, – сказал Круг, – все в порядке, они не причинят тебе вреда.

Ребенок, которого продолжали держать ухмыляющиеся молодцы, поймал Круга за складку халата.

А мы эти пальчики разожмем.

– Все в порядке, я сам, господа. Не трогайте его. Милый…

Мак, решив, что с него довольно, коротко пнул Круга по голени и выволок его вон.

Они разорвали моего малыша пополам.

– Слушайте вы, животное, – выговорил Круг, почти на коленях, цепляясь за гардероб в коридоре (Мак держал его за грудки и тянул). – Я не могу оставить мое дитя на муку. Пусть он едет со мной, куда вы меня повезете.

В туалете спустили воду. Две сестры присоединились к мужчинам, смотрели со скучливым весельем.

– Милый ты мой, – сказала Линда, – мы вполне понимаем, что это твое дитя или, по крайней мере, дитя твоей покойной жены, а не фарфоровый совенок или еще что-нибудь, но наша обязанность – забрать тебя, а остальное нас не касается.

– Пожалуйста, пойдемте, а, – взмолилась Мариэтта, – ужас ведь как поздно.

– Дайте мне позвонить Шамму [один из членов Совета Старейшин], – сказал Круг. – Только это. Один телефонный звонок.

– Ой, да пойдемте же, – повторила Мариэтта.

– Вопрос в том, – сказал Мак, – пойдешь ли ты мирно, по собственной воле, или мне придется тебя изувечить, а потом скатить по ступенькам, как мы делали с бревнами в Лагодане.

– Да, – сказал Круг, внезапно надумав. – Да. Бревна. Да. Пойдемте. Пойдемте скорее. В конце концов, все решается просто!

– Выключи свет, Мариэтта, – сказала Линда, – а то еще нас обвинят, что мы украли его электричество.

– Я вернусь через десять минут, – во всю силу легких выкрикнул Круг, обернувшись в сторону детской.