«Иначе зачем тогда столь остро желать быть рядом со мной? Для чего прикасаться или целовать мои ноги, которые однажды будут холодны, как смерть? Тело — ничто. Истина, которую я представляю собой, перед вами… Зачем так отчаянно зависеть от меня? Зачем делать всё, лишь бы угодить мне? Почему не помимо меня и даже не вопреки мне? Я не устанавливаю никаких пределов для вашей свободы, кроме тех, на которые вы сами согласились. Разбейте кумира, если можете и хотите…» В конце письма он побуждал ее выйти из транса и больше никогда в него не впадать. Короче, Ганди желал, чтобы люди радостно сражались рядом с ним за более важное дело, а не замыкались мелочно в себе и своей любви: «Я счастлив, когда люди следуют за моими идеями, а не когда они идут за мной». Следовать за идеями — это призыв к пониманию, то есть к рассудку; следовать за человеком — призыв к вере, зачастую слепой. «Я не хочу быть объектом поклонения, на который обращена эта вера, но я определенно хочу верности моим идеям»[196].

Между влиянием, приобретенным разумом, и давлением со стороны воли трудно провести водораздел, как и между подлинным убеждением и очарованностью учителем со стороны ученика.

Возвращение в политику

В течение 1925 года, согласившись стать председателем конгресса, Ганди разъезжал по стране, проповедуя зачарованным толпам свое «ненасильственное, консерваторское и анархическое кредо». Куда бы он ни направился, везде его осаждали толпы народа. Хорошо знавший его Луис Фишер[197], впоследствии написавший его биографию, рассказывает, что к вечеру его ноги были покрыты царапинами — знаками поклонения его приверженцев: увидеть его, очиститься, приблизившись к нему, склониться перед ним, дотронуться до него… Собиралось столько людей, что Ганди приходилось обращаться к ним стоя, потом обходить справа, слева, в надежде что люди останутся сидеть и не задушат его, но несколько раз этого избежать не удалось. Его начинали боготворить. Гонды, одно из племен Центральной Индии, поклонялись ему и создали его культ — он сурово отринул этот предрассудок.

В своей жизни ему несколько раз пришлось вот так пересечь всю страну — на поезде, на машине или пешком, медленно или побыстрее, без отдыха.

Неру, сравнивающий его с древними паломниками, одержимыми неутолимой жаждой скитаний, рассказывает, что таким образом он приобрел уникальные познания об Индии, «миллионы людей увидели его и общались с ним». «В 1929 году он отправился в Соединенные провинции проповедовать кхади. Я сопровождал его при случае по несколько дней и хотя уже сталкивался с подобным, не мог не поражаться огромности толп, которые он привлекал. Человеческий рой напоминал тучи саранчи. Пока мы ехали на машине по сельской местности, мы видели на расстоянии в несколько километров толпы от десяти до двадцати пяти тысяч человек, а на главное собрание дня порой являлось более ста тысяч». В те времена микрофонов не было, и эти толпы не могли его услышать, продолжает Неру, но это не было их целью: им было достаточно видеть его. «Ганди произносил краткую речь, чтобы попусту не тратить силы. Иначе он не смог бы жить в таком ритме час за часом, день за днем»[198].

Эти поездки изнуряли Ганди: три-четыре выступления в день, ночлег каждый раз в новом месте, обильная переписка, которой он никогда не пренебрегал, статьи, которые он писал в дороге, бесчисленные разговоры с мужчинами и женщинами, пришедшими с ним посоветоваться, указания, которые он раздавал по малейшим домашним делам.

В ноябре 1925 года он вновь объявил пост, на сей раз на семь дней. Возмущенная и встревоженная Индия запротестовала: зачем снова голодать? «Общественности придется смириться с моими постами и перестать тревожиться. Они — часть меня самого. Как я не могу обойтись, например, без глаз, так не могу и без постов». Этот пост не имел ничего общего с политикой, он преследовал личную цель; пусть Ганди был «общественным пророком», его следовало принять таким, каков он есть, «со всеми своими прегрешениями», и порой предоставить одиночеству и ограничениям: они были нужны ему, чтобы подумать. «Я — искатель истины. Мои опыты, на мой взгляд, гораздо важнее, чем самые подготовленные экспедиции в Гималаи». Посты приносили ему открытия, о которых он «даже не мечтал».

В декабре 1925 года Ганди, совершенно измученный, провел избрание председателем конгресса своей подруги и ученицы Сароджини Найду[199] и решил удалиться в свой ашрам, чтобы в течение года не вмешиваться в политику.

Он вышел оттуда лишь в декабре 1926 года и снова начал колесить по стране. Семь митингов в день. Порой он ограничивался тем, что поднимал вверх левую руку: каждому пальцу соответствовала цель. «Равенство для неприкасаемых», «использование прялки», «ни алкоголя, ни опиума», «союз индусов и мусульман», «равенство для женщин»; запястье, соединявшее руку с телом, было ненасилием. Иногда, не имея сил говорить от усталости, он молча сидел перед собравшимися, которых могло быть около двухсот тысяч, и огромная толпа молча молилась вместе с ним; он соединял ладони и благословлял толпу, потом уходил. Упражнение в молчании было еще одним шагом на пути к самообладанию.

Из Калькутты в Бихар и Страну маратхов[200], потом в Бомбей, снова Пуна, поездом в Бангалор, потом крюк через юго-восток Индии… Вскоре Ганди свалился без сил. Врач диагностировал легкий сердечный приступ и велел соблюдать покой. Он продолжал писать статьи, с юмором предлагал чинить прялки. На самом деле он подстерегал удобный момент, готовился. Его не задевали ни резкие критические выпады в его адрес, ни заботы, но перед принятием важного решения он так терзался, что у него поднималось давление. С самого момента своего выхода из тюрьмы в 1924 году Ганди на самом деле поджидал момент, чтобы начать действовать. Политические игры, в которых увязли его друзья из конгресса, казались ему бесплодными (свараджистская партия к тому моменту утратила иллюзии в отношении методов парламентской борьбы, что способствовало возвращению Ганди в конгресс). Ему нужен был только удобный момент, чтобы возобновить движение несотрудничества.

Британцы предоставили ему такой случай.

2 ноября 1927 года барон Ирвин, новый вице-король, сменивший в апреле 1926 года лорда Рединга, вызвал в Дели несколько индийских лидеров, в том числе Ганди. Им вручили документ, сообщавший о прибытии комиссии по изучению возможности новой конституционной реформы (под председательством Джона Саймона). Больше всего индийское руководство поразило то, что комиссия полностью состояла из «белых», в ней не было ни одного индийца. Этот демарш походил на вылазку в стан врага — по сути, это было оскорблением. Комиссию решили бойкотировать. По прибытии в Индию Саймон был встречен черными флагами и закрытыми дверями.