Хмурюсь, невольно вспомнив пережитый ночью стресс. Беру миску с подсыхающим кормом и иду в комнату. Встав на колено, помахиваю ей перед кроватью, и лишь тогда Его Императорское Величество снисходит до смертной. Словно поводырь, заманиваю того на кухню и убеждаюсь, что диктатор приступил к трапезе.

Одеваюсь и ловлю себя на невольной мысли, что радуюсь утренним звукам, наполняющим дом. Радуюсь, потому что они не позволяют с ночной детализацией разобрать шумы в трубах.

День 4, пятница.

Неделя проходит быстро и увлекательно. Мне даже нравится, не учитывая факта, что с каждым днем я прихожу домой все позже и позже. Пару коротких материалов я уже написала, отправила редактору и даже получила положительный отзыв. На выходных предстоит набросать скелет развернутой аналитики — к среде в городской администрации мне обещали цифры и встречу с экспертами-угольщиками…

А вот квартира огорчает все сильнее.

И даже вызывает намеки на сожаление — а может, продешевила?

Хотела прогнуться перед начальством и бухгалтерией. В итоге же получила «хруща» не из лучших. Старый дом, где ночью скрипят полы, за окном голосят и дерутся коты; где все скрипит, а слышимость такая, что когда я иду в туалет по-большому, то стыдливо включаю на смартфоне Кэти Пэрри, чтобы заглушить звуки природы…

Наблюдая за играми бродячих котов, добиваю вечернюю сигарету.

В одной из кухонных рам недавно меняли стекла — рядом с заляпанными жиром и пыльными в закатном солнце новенькие алмазно сверкают на контрасте. Вчера я спросила Людмилу Павловну:

— Это были воры?

Она рассмеялась, назвала меня «милочкой» и с возмущением поведала, что весной мальчишки выбили футбольным мячом. После чего тетка оттаскала мерзавцев за уши, а родителей заставила раскошелиться на замену. Не знаю, насколько история правдива, но детей во дворе действительно немного: шумные компании теперь предпочитают играть на соседних площадках, оставив эту кошкам.

Думаю о том, что в Новосибе или Красноярске такое количество бездомных котов уже давно бы переловили. Или перетравили догхантеры.

Я люблю кошек, Цезарь не даст соврать! Но таких? Рассмотрела их вчерашним вечером, прогуливаясь вдоль подъездов, — у одного не хватает глаза, у второго за ухом огромная язва, у третьего в нескольких местах перебит хвост. Ни погладить, ни почесать, смотреть-то противно. А сердобольные пенсионерки, густо населяющие «хрущевку», все знай подкармливают блохастых…

Вздрагиваю, представив, что один из подвальных может сцепиться с Цезарем.

В спальне жарко, и я снова приоткрываю форточку. Цезарь шуршит наполнителем лотка, суетливо закапывая. Вздохнув, укладываюсь на проклятый матрас. Он на самом деле плох, и я намереваюсь переговорить с хозяйкой о замене.

Возвращается Цезарь. За прошедшие дни четырехногий сожитель так и не полюбил спать со мной. Вот и сейчас запрыгивает, крутится и уминает пододеяльник, но в итоге передумывает и ныряет в свое спартанское убежище. Он настолько облюбовал его, что вчера мне даже пришлось сдвигать кровать и хорошенько под ней пылесосить.

В размышлениях о последнем трудовом дне первой рабочей недели я проваливаюсь в сон… чтобы уже минут через пятнадцать вскинуться в панике. Хватаюсь за смартфон в твердой уверенности, что забыла завести будильник. Вспоминаю, что завтра первый выходной, и с нервным смешком откладываю устройство на столик.

И замираю.

Потому что слышу, как по квартире кто-то ходит.

Не у соседей, к чему я почти начала привыкать. А по моим собственным кухне и коридору. Неспешно, тяжело, сочно шлепая босыми ногами.

Я не из пугливых. Более того, в институте я была из драчливых и бесстрашных.

Но сейчас ночная майка прилипает к потной спине, а по рукам бегут мурашки.

Если бы у меня, как шутят в редакции, действительно были яйца, сейчас бы они сжались в крохотные свинцовые шарики. Не до конца контролируя себя, я начинаю хрипло дышать, будто при панической атаке; к горлу подкатывает комок, на глазах набухают непрошенные слезы.

В комнате не совсем темно — диоды ноутбука рассеивают мрак. Но я еще не успела привыкнуть, а потому мне кажется, что меня и кровать окружает плотная, физически ощутимая тьма. Густая, населенная враждебным. Тьма, в которой кто-то шлепает босыми ногами…

Короткие волосы облепляют голову, будто я сходила в душ. Стиснув кулаки так, что некрашеные ногти впиваются в ладони, заставляю себя не выдумывать ерунды. Вдыхаю полной грудью, сажусь в постели, прикусываю губу.

В этот момент я просто обязана добраться до стены и включить свет. Но детский страх перед тем чтобы опустить ноги на пол, достигает такой безоговорочной силы, что я не в силах пошевелиться.

Наконец я нашариваю телефон. Включаю, подсвечивая себе, и вижу в углу силуэт. Вздрагиваю, в последний момент удержав дикий, отвратительно-бабский вопль, и понимаю, что это прислоненная к стене гладильная доска с наброшенной ветровкой. Мои плечи трясутся, но я отказываюсь это признавать.

Заставив себя встать, я в один присест подлетаю к двери и бью по выключателю.

Комнату заполняет мягкий свет. А я клянусь себе, что если задержусь в этой квартире еще на пару месяцев, куплю и подвешу над кроватью бра…

Экран смартфона часто гаснет без прикосновений, но я все равно выставляю его перед собой, словно оружие самообороны. Выхожу в коридор. На цыпочках добираюсь до очередного выключателя и зажигаю еще один верхний свет.

Разумеется, здесь никого…

Ни в коротком коридорном аппендиксе, ведущем в кухню. Ни в самой кухне. Ни в ванной, которую я вижу через открытую дверь. Это все проклятая акустика, с которой невозможно сжиться. Все еще сражаясь с комком в горле, я проверяю замок на входной двери. Конечно же, он заперт.

Мои губы издают гулкий нервный смешок. Ноги несут в спальню. Но напротив санузла я вдруг замираю и вспоминаю, что уже несколько дней (два? три?) не выполняла условие Людмилы Павловны…

Сворачиваю в ванную комнату, торопливо вынимаю из тумбы бутылку «Крота». Откладываю телефон на край раковины, едва не уронив; наливаю в колпачок розоватой отравы, почти расплескав на коленки. Опрокидываю в слив и, не дожидаясь, пока вязкая жидкость исчезнет из виду, чуть ли не бегом возвращаюсь в кровать. Вспоминаю, что неделя на исходе, а я ни разу не добавляла чудесную самодельную пыль из банки. Мысленно обещаю сделать это завтра…

Перед тем как выключить люстру и лечь, я раскрываю ноутбук. Вывожу его из спящего режима и только после этого забираюсь под пододеяльник. Резкий свет монитора раздражает, но и успокаивает. Не пытаясь дать этому логического объяснения, решаю, что сегодня буду спать под перемигивание защитника экрана…

В эту ночь мне снятся странные и тревожные сны. Никак не увязывающиеся с пасторальным двориком, зелеными аллеями и размеренным ритмом жизни этого уютного городка. Сны рваные, комканые, кладбищенские, колючие и в сочетании с июльской жарой выжимающие из меня сто потов.