Он поставил сковородку на плиту и оказался рядом с ней, близко, но недостаточно близко, чтобы прикоснуться.

— Но мне нравится здешнее общество.

— Значит, с тобой не все в порядке.

Тори сказала это так сухо, что он с минуту не знал, как отвечать, потом рассмеялся и положил два сандвича на разогретую сковороду.

— И в этом ты права. Я же прожженный деляга, ловкач. Заграбастал себе большой дом, хорошую землю и достаточно денег, чтобы жить безбедно. И в добавление ко всему этому и свойственному мне обаянию умею делать замечательные сырные сандвичи.

— Но если все это так, то почему тебя до сих пор не подцепила какая-нибудь ловкачка?

— Тысячи пытались.

— А ты ускользал?

— Я не скользкий, а ловкий и хитрый. Но однажды я был помолвлен.

— Неужели? — Тори потянулась за бокалами, а взгляд у нее стал настороженный.

— Ну… — Кейд достаточно хорошо знал человеческую натуру, чтобы прервать разговор на самом интересном месте. Любопытно, как она выдержит паузу?

Она сдерживалась, доставая тарелки и ставя их на стол, а потом подпустила шпильку:

— И ты, конечно, считаешь себя большим умником?

— Дорогая, человек в моем положении просто обязан быть умным. А правда ведь, дома уютно, когда идет дождь и пахнет супом?

— Да, черт побери. Но что же случилось потом?

— Это ты о чем? — небрежно спросил Кейд, скрывая свое ликование. — А, ты о Дебре? О женщине, которой я едва не поклялся любить ее, почитать и беречь, пока смерть не разлучит нас? Это дочь судьи Перселла. Ты, может быть, помнишь его, хотя вряд ли он был тогда судьей, когда ты уехала из Прогресса.

— Нет, я его не помню. Сомневаюсь, что Бодены были вхожи в то общество, где вращался он.

— Во всяком случае, у него есть красивая дочь, и одно время она в меня была влюблена, а потом решила, что не хочет быть женой фермера.

— Прими соболезнование.

— Да нет, это не стало трагедией. Я ее не любил, хотя она мне нравилась.

Кейд попробовал суп.

— Мы подходили друг другу в определенных житейских отношениях, кроме одного, очень важного. Мы осознали это через несколько месяцев после помолвки и довольно мирно, по-дружески, разошлись, к большому взаимному облегчению, и она уехала на несколько месяцев в Лондон.

— Но как же ты мог сделать девушке предложение, а потом как ни в чем не бывало расстаться с нею?

Кейд задумался и стал неспешно жевать сандвич, словно заодно пережевывал и мысли.

— Ну, все проходило не совсем гладко. Дело в том, что мне было двадцать пять и семья оказывала на меня давление. Мои родители и судья были добрыми друзьями, они считали, что мне пришло время остепениться и произвести на свет наследника.

— Господи, как все прозаично.

— Не совсем. Мне Дебра была вовсе не безразлична. Мы много лет знали друг друга, наши семьи всячески содействовали этому союзу. Но чем ближе подходил день свадьбы, тем чаще я чувствовал себя так, словно галстук затянут слишком туго и нет возможности вдохнуть полной грудью. И я вдруг спросил себя: а как я буду жить, если Дебры в моей жизни не станет? И что будет лет через пять, если мы поженимся?

Он снова откусил сандвич и пожал плечами:

— Мне больше нравилась первая ситуация и, по счастью, ей тоже. Кто был страшно огорчен, так это наши родственники. Но ведь нельзя жить так, как за нас решили родственники, правда, Тори?

— Нет, но мы все равно живем под бременем их решений. Мои родные никогда не могли смириться со мной такой, какая я есть. Я долго пыталась измениться… но не могла и не могу.

— Но мне ты нравишься такая, какая ты есть.

— Вчера вечером ты тоже так считал?

— Я встревожился за тебя. — И он взял ее за руку, а она не успела ее отдернуть.

— Ты мне не поверил.

— Нет, я не сомневаюсь в том, что тебе дано видеть больше, чем остальным. Но мне кажется, что твои видения связаны с возвращением в родной дом, с воспоминаниями о Хоуп.

Тори вспомнила о звонке Абигейл, о совпадении дат двух убийств, но ничего не сказала. Она раньше уже доверялась, уже рассказывала. И все потеряла.

— Да, ты прав. Если бы не Хоуп, ты бы сейчас здесь не сидел.

Кейд придерживался иного мнения.

— Если бы я увидел тебя четыре-пять недель назад впервые в жизни, я бы из кожи вон вылез, но придумал бы, как очутиться здесь, на этом стуле. Дело в том, что, если бы мы познакомились несколько недель назад, а не знали бы друг друга с детства, я бы уже затащил тебя в эту привлекательную на вид кровать.

От неожиданности Тори уронила в суп ложку, а он хитро улыбнулся и сказал:

— По-моему, настало время сказать об этом вслух, так что обдумай эту возможность.

Поездка была приятная, Джей Ар просто лучился переполнявшей его радостью бытия. Он вел машину, как мальчишка в гонках на скорость, и могло показаться, что они мчатся на пикник, а не в угоду печальному семейному долгу. Он умел ему подчиняться — искусство, которым Тори не могла овладеть всю свою жизнь.

Он так радовался новой машине, мчащейся под голоса Клинта Блэка и Гарта Брукса, запущенные на полную мощность, в кепочке, лихо нахлобученной на рыже-серебристую шевелюру. Ветер сорвал ее и швырнул под колеса встречного «Доджа», но Джей Ар и не подумал сбавить скорость и только расхохотался как сумасшедший. При откинутом верхе и гремящей музыке разговаривать можно было, только крича во все горло, тем не менее Джей Ар ухитрялся поддерживать разговор, перепрыгивая с одной темы на другую: магазин Тори, политика, обезжиренное мороженое и биржевые новости. И, только подъезжая к Флоренсу, он упомянул о матери. Тори крикнула, что была бы рада повидать бабушку, а потом вспомнила о Сесиле, и, пока прикидывала в уме, знает ли Джей Ар об этой связи, они уже проехали Флоренс и повернули в северо-восточном направлении.

Она понятия не имела, как и чем теперь живут родители. Она никогда не спрашивала об этом у бабушки, а та никогда сама об этом не заговаривала.

— Почти доехали. — И Джей Ар нервно заерзал на сиденье. Настроение у него явно упало. — Я слышал, что Хэн работал на фабрике. И еще они арендуют клочок земли и разводят кур.

— Понимаю.

Джей Ар откашлялся, словно опять хотел что-то сказать, но заговорил, только свернув с шоссе на узкую, всю в колдобинах дорогу.

— Я здесь никогда не был, но Сара сказала, как ее найти.

— Не надо ничего объяснять, дядя Джимми, и так известно, чего можно ожидать.

Они проехали мимо лачуг, куч мусора, заржавленного пикапа, безобразной черной собаки на цепи, яростно залаявшей им вслед, темноволосой девочки в нижнем заношенном белье. Она сидела на старой, выброшенной стиральной машине, сосала палец и глядела на их щегольскую машину.