бы. А так страшно. Очень страшно, что оттолкнет и не даст даже объясниться.

«Твои губы как горячая сахарная вата…»

Продолжаю пить шампанское, танцевать, хохотать и веселиться.

Будто ничего и не беспокоит. Будто все прекрасно. Будто мир вращается вокруг меня.

Но в один момент все же… Заряжает какая-то особенная мелодия. Еще не слышу текста, когда ощущаю безумнейший внутренний подъем.

Глаза в глаза.

В темноту ночи плывут слова, поднимаются над нами, и на землю словно бы небо обрушивается.

Глубокая внутренняя дрожь. Колкие мурашки по коже. Сердцебиение – как выстрелы на поражение.

Два вздоха. Удерживая Сашин взгляд, иду к нему через танцпол.

«Твои губы как горячая сахарная вата…»

«Это лучшее, что со мной было…»

«Я не могу без тебя…»

«Никого я не целовал…»

«Я никуда не уеду…»

Эти фразы ложатся на льющуюся по пространству пронзительную мелодию и образуют с ней завораживающую композицию. Она и помогает мне добраться до Георгиева.

Не касаюсь. Не приглашаю. Ничего не говорю.

Все так же напряженно, глядя в его глубокие темные глаза, начинаю перед ним чувственно двигаться. Так близко, что когда Саша слегка наклоняет голову, ощущаю на лице его дыхание.

«Твои губы как горячая сахарная вата…»

Прохожусь по ним языком. Привлекаю внимание. Плавно двигаясь, в танце пячусь. Заманиваю Георгиева за собой на площадку. Он тянется, идет… Уже не позволяет увеличить расстояние. За каждым моим шагом назад следует его наступление. Пока не оказываемся в центре. Там, когда Саша в очередной раз делает шаг вперед, я ступаю навстречу.

Мягко сталкиваемся, а будто разбиваемся. Он ловит руками мои плечи, я скольжу ладонями по его груди. Не скрывая трепета, ласково прижимаюсь.

Саша вздрагивает. Выразительно вдыхает, раздувая грудную клетку настолько, что моему телу тесно становится. Но он не дает отстраниться. Обжигая кожу плеч, ведет ладонями мне за спину. Прочесывает, сзывая новое полчище мурашек. И притискивает так крепко, что на мгновение танец стопорится.

Секунда, две… Я перевожу дыхание и приподнимаю голову. Касаюсь губами его подбородка.

Дрожь у него. Дрожь у меня.

Еще на миг застываю. Медленно двигаю бедрами, перебираю ногами… Саша отражает. Танцуем. Качаемся. Получается.

Господи… Господи… Господи, как же мучительно-сладко и томительно жарко мне с ним танцевать…

Сжимает… Сжимает… Сжимает так крепко, словно силу эту больше некуда деть.

Мое сердце грохочет, будто потерянное. Но и Сашино в этот миг просто бешено в мою грудь стучит. И от этого вибрации внутри меня нарастают до таких пределов, что попросту страшно становится.

Нет… Нет, я не зациклена на нем… Конечно же, нет…

Он… Слишком приятно ощущается, чересчур сексуально пахнет, чрезвычайно мощной энергетикой обволакивает. Я с ним задыхаюсь. Вот и все.

Боже… Боже… Боже, я не могу от него оторваться. Не могу отлепиться. Не могу прекратить жаться еще сильнее.

– Мне жарко… – неосознанно вслух выдаю. – Плохо…

Рассчитываю, что Георгиев сделает нереальное за меня – отодвинется. Возможно, предложит принести воды. Уйдет. Позволит прийти в себя.

Но…

Реагируя на мою жалобу, он вдруг подхватывает меня на руки и уносит со двора. К своей машине. Музыка отдаляется. И тишина неумолимо обнажает частоту и громкость моего спятившего дыхания. Пытаюсь его выровнять. Только пока Саша обнимает и прижимает к себе, это все же остается невозможным.

Смотрю на небо. Заторможенно моргаю. Вместо звезд лишь расплывающиеся золотистые пятна вижу. Потом и вовсе мир словно переворачивается. Не сразу осознаю, что это Георгиев поставил меня на ноги, чтобы открыть дверь машины.

Еще одно головокружительное вращение, и моя задница оказывается в салоне.

– Тошнит? – голос Саши звучит ровно.

Вглядываясь мне в лицо, он будто бы случайно ладонями по бедрам проходится. Только и могу, что содрогнуться. Силюсь сфокусировать взгляд на его глазах, пока он присаживается рядом с машиной на корточки.

– Соня? Еще плохо? Воды выпьешь? Или отдышалась?

Я не нахожу слов. Просто не знаю, что сказать. Меня ведь не тошнит. Ничего такого. Я если и пьяна, то лишь от своих чувств. Смотрю на то, как его крупные ладони нежно поглаживают мои дрожащие кисти, и будто бы на тени расхожусь. Так мне шатко внутри, просто не выжить.

– Соня?

Качнувшись, подаюсь к нему. Он на инстинктах делает то же. Минимальное преодоление, и, будто зависнув во времени, замираем.

Глаза в глаза. Напряженно до яростной ломки в груди. До удушья. До боли.

Сглатываем. Вдыхаем. Выдыхаем.

Медленно освобождаю из волнующего захвата руки. Хочу завести их назад, опереться и, наконец, отдалиться. А вместо этого… Обхватываю ладонями Сашино лицо. Склоняюсь до тех пор, пока не упираюсь лбом в его переносицу. Он не двигается. Кажется, даже дышать прекращает.

Пока я не иду дальше.

Прикрыв глаза, потираюсь лицом, и Георгиев с хриплым вздохом разжимает затиснутые в кулаки ладони. Целую его в нос, в бровь, в скулу, в подбородок… И ощущаю, как эти горячие кисти приходят в движение, скользя одуряюще сдержанно по моих бедрам вверх.

Оглаживаю без какого-либо осознания: щеки, шею, уши, виски… Ласкаю и ласкаюсь. Ловя надсадные вздохи, выдаю из своих легких такие же копии. Волосы вокруг его головы рассыпаются, пока кружу над ним, толком не зная, как выразить свои чувства.

Дрожу я. Дрожит он. Дрожит вся планета.

Кислорода не хватает. Но в какой-то момент он становится будто и не нужен нам. Сталкиваемся взглядами и вместе выдаем какой-то тихий-тихий хрип.

Саша так смотрит… Словно я весь его мир.

Соскальзывая пальцами ему на затылок, вновь на миг застываю. А потом… Рвано тяну воздух и мягко прижимаюсь губами к его приоткрытым губам.

23

Ее нежность убийственная.

© Александр Георгиев

– Соня?

Она пошатывается и подается ближе к дверному проему. Должно быть, кислород хватает, а кажется, будто целенаправленно на меня двигается. Лунный свет падает на разрумянившееся лицо, и я, сука, будто какой-то безмерно впечатлительный лошок, тупо задыхаюсь от ее красоты, но валю навстречу.

По следам тех блядских воспалений, которые оставил после себя танец, заряжает прямо-таки нихуево. Я не могу совладать со своим организмом. Меня кроет такой бешеной похотью, таким зверским голодом, такой дикой тоской и такой отчаянной нежностью… Я просто не понимаю, что со мной происходит.

Ее руки на мне.

Блядь… Ее руки на мне.

Сердце вновь набирает ужасающую скорость. Несется в познанную на рассвете нирвану, отчетливо понимая, что на финише расшибется, на хрен, на смерть. За эти сутки столько всего испытал, сколько за всю свою жизнь не приходилось.