Фрэнк Пик

Линии лондонского метро:

Линия Метрополитен (1863)

Линия Хаммерсмит и Сити (1864)

Линия Дистрикт (1868)

Кольцевая линия (1871)

Северная линия (1890)

Линия Ватерлоо и Сити (1898)

Центральная линия (1900)

Линия Бейкерлоо (1906)

Линия Пикадилли (1906)

Линия Виктория (1968)

Линия Джубили (1979)

Есть люди, которые скептически относятся к идее пирогов с мясом. Они говорят: если даже сам производитель не может сказать, мясо какого животного он использовал, его продукция вряд ли заслуживает доверия.

Уверен, у них есть свои причины для беспокойства. Тем не менее вопиюще равнодушные к проблеме происхождения мяса английские пироги с мясной начинкой скрасили не один холодный день на футбольных трибунах и не одну вечернюю смену на фабриках. Мясной пирог поселился в английском ланчбоксе столетия назад.

Почему именно этот неопределенный термин — «мясо»? Почему не сказать ясно: пирог с говядиной, с ветчиной, с курицей? Похоже, ответ нужно искать в Средневековье, когда наши далекие предки придумали первый мясной пирог — своего рода фастфуд для небогатых средневековых горожан.

В XII веке в районе лондонских доков появились харчевни. Если у вас не было возможности самостоятельно готовить себе пищу, вы приносили в одну из таких харчевен кусок мяса — любой, который вам удалось раздобыть, — и там его могли для вас приготовить. Кроме того, готовое мясо заворачивали в лепешку, отправляли на пятнадцать минут в печь, потом вынимали. Вуаля! — мясной пирог.

Готовые пироги продавали на улицах: этим занимались разносчики с корзинами, накрытыми кисеей, — предшественники знаменитых пирожников. В «Видении о Петре Пахаре», написанном Уильямом Ленглендом в XIV веке, уличные торговцы зазывают покупателей: «Горячие пироги, горячие, вкусные, со свининой и гусятиной, подходи-налетай!»

В этот исторический период больше всего мяса производилось в Истчипе. Существенный недостаток харчевен заключался в том, что их хозяева просто выбрасывали на улицу кости и потроха, что вызывало общественное недовольство. Постепенно харчевни переезжали все дальше на задворки города. Уже тогда они считались сомнительными заведениями. Закон от 1301 года запрещал хозяевам харчевен в летнее время покупать мясо, которому больше суток. В один пирог можно было запрятать бессчетное количество заразных болезней.

Во времена Тюдоров и Стюартов в изготовлении пирогов наметилась явная специализация: пироги со свининой пекли на Севере, с телятиной и ветчиной — в Центральных графствах, с мясом и почками, угрем и курицей — в Озерном крае. В 1660 году Сэмюел Пипс упрекал свою жену за то, что она слишком долго пекла пироги в новенькой печи, однако утешал себя тем, что «в следующий раз она справится получше».

Так или иначе, пироги оставались угощением английских бедняков или путешественников, попавших в город проездом: можно было купить пирог у разносчика, а если дело происходило после 1850-х годов, то в лавке. Чтобы совсем не разориться, разносчики обходили пабы и предлагали посетителям бросить монетку и разыграть пирог. Если посетитель паба проигрывал, он платил разносчику пенни, если выигрывал, получал бесплатно пирог — и нередко тут же швырял им в других посетителей.

Впрочем, долгая история английских мясных пирогов еще не окончена. В конце концов, пирог — один из самых удобных способов дольше сохранить мясо. Пироги незаменимы для тех, кто путешествует или находится вдали от дома. Стоит откусить от сочного, испускающего ароматный пар мясного пирога — и вы почувствуете, что жизнь налаживается. И наконец, они произошли от огромных, шириной в несколько футов, тюдоровских пирогов с начинкой из лосятины или китового мяса, которые приходилось запекать по восемь часов.

Она торгует пирожками,

И тают пирожки во рту.

Друзья, отведайте их сами,

Не ешьте всякую бурду.

Ей Суини Тодд ссужает мясо —

Она давно его должник.

Он точит лезвия и лясы:

Обжора, брадобрей, шутник[22].

Р. П. Уэстон в спектакле «Суини Тодд»

У англичан есть одна особенность: они испытывают необъяснимую тягу к потертым, невзрачным, побитым временем вещам. Дело не просто в бережном и уважительном отношении к старине — нет, в этом определенно чувствуется оттенок снобизма. «Ему пришлось купить всю мебель», — пренебрежительно заметил консерватор Майкл Джоплинг о Майкле Хизелтайне (как указано в «Дневниках» Алана Кларка), и в этих словах мы слышим глубоко укоренившееся недоверие ко всему слишком яркому, новому, магазинному. Естественное следствие этого — азартные поиски в сельских парках археологических памятников Римской эпохи и Средневековья, а также традиционное английское увлечение элегиями, страданиями и трагическими расставаниями.

Долгое время считалось, что склонность англичан к меланхолии объясняется в основном островным климатом, а также трудностями пищеварения, связанными с потреблением говядины. Возможно, дело совсем не в этом, однако вы без труда различите нотки ностальгии у Чосера и в «Гамлете», в элегии Грея и в «Смерти Артура» Мэлори — и в этом кроется подсказка, почему автор решил показать легенду об Артуре через призму потерь и смертей. Не так далеко от нынешнего поколения был еще Джордж Оруэлл, размышлявший о судьбах английской деревни в книге «Глотнуть воздуха» (1939).

Вместе с тем здесь есть явная связь с готической литературой и характерным для нее интересом к теме душевных расстройств. «Заслуживает внимания и то, что у англичан куда больше песен и баллад о безумии, чем у их соседей», — писал епископ Томас Перси в «Реликвиях древней английской поэзии» (1765). Таково в двух словах отношение англичан к жизни — для них это не только «повесть, рассказанная дураком, где много шума и страстей, но смысла нет»[23], как писал Шекспир, положение усугубляется еще и тем, что на чердаке сидит взаперти безумная жена.

Писатель Питер Акройд считает, что своим появлением это тягостное чувство обязано самому английскому пейзажу — бесконечным пологим холмам и извилистым дорогам — и уходящим в глубину веков семейным историям. Он мысленно рисует картину Англии в дни нормандского завоевания: обширное пустынное пространство, горстка небольших поселений, разбросанных среди холмов Саут-Даунс, разрушающиеся римские дороги и дикий непроходимый лес на Севере. В этом заключается первопричина английской меланхолии: находясь здесь, нельзя не ощущать древность и безлюдье этих мест.