и разбилась о камни. С тех пор из горы, просачиваясь сквозь породу, пробивается вода. – Ильяс зачерпнул немного кристально прозрачной воды, поднес к губам: – Она даже чуть солоноватая на вкус… Как слезы.

Данияр присел на корточки, тоже зачерпнул воды, тоже попробовал: вода действительно оказалась соленой.

– Она собирается в небольшое озерцо на уступе и тихо, капля за каплей, падает вниз с обрыва, – проговорил Ильяс. – Легенда говорит, что по утрам и вечерам все сельчане в те времена слышали тихую песню. Ее подхватывали облака и разносили далеко-далеко по округе. Многие слышат ее до сих пор, хоть давно нет ни той девушки, ни того селения. А еще утверждают, что нет-нет да и ответит песне мужской голос. «Росинка!» – кричит он и рассыпается по скалам. А водопад люди прозвали Девичьи слезы… Красивая легенда, правда?

– Правда… – Данияр опустился на камни рядом с Ильясом, так же, как и он, спустил ноги с обрыва. У него было странное ощущение: будто находишься на краю мира, а пропасть затягивает. – Только зачем ты мне ее сейчас рассказал?

– Кав Андалиб в каком-то смысле права, – задумчиво сказал юноша.

– Про лживую собаку? – уточнил Данияр. – А почему только в каком-то?

– Ну… – замялся Ильяс. – Это обман, но как бы не такой, чтобы совсем обман.

Данияр хмыкнул:

– Но это определенно что-то более серьезное, чем сказать бабушке Маринэ, что ты пообедал, верно?

Ильяс пробормотал:

– Да, определенно…

Они шли по узкой тропе: слева туман, справа туман, впереди сизые сумерки. Солнечные лучи в этом странном месте пахли тревогой.

– Ты слышал о бача-пош? – спросил Ильяс тихо.

Данияр чуть замедлил шаг, посмотрел через плечо. Подумав, признался:

– Нет, пожалуй…

Ильяс мрачно кивнул:

– Кто бы сомневался. Оно означает «заменитель сына». Так в нашем народе называют девочку, которую растят как сына, чтобы не навлечь на семью гнев родни.

Данияр нахмурился:

– «В нашем народе»? Это в каком? И зачем девочку растить как мальчика?

– Я родилась в провинции Тахáр… Это на северо-востоке Афганистана.

Данияр остановился. Туман вокруг него сгустился, в нем проступили серо-малиновые жилки, будто молнии. Где же Катя?

– Родилась? – спокойно переспросил Данияр. – То есть ты все-таки девушка?

Проводник поднял на него удивленный взгляд:

– Мое настоящее имя Ильяса… Как давно ты догадался?

Данияр не стал передавать свой разговор с Катей, случившийся в аэропорту Махачкалы, свои подозрения, которые Катя подняла на смех. Он внимательно наблюдал за Ильясой. В самом деле, как он мог не заметить слишком нежную для мужчины его возраста кожу на подбородке, явно не знавшую бритвы, слишком тонкую шею и мягкие, плавные движения, хоть и старательно огрубленные, но между тем не слишком сдержанные.

– Какая разница… Расскажи подробнее.

– Да нечего особенно рассказывать… Прошли сотни лет, но в моем мире ничего не изменилось – я тоже в какой-то мере Росинка, которая зависела от воли отца… Женщина в моей стране достойна лучшей жизни только в том случае, если родит сына. Если не получается, она может быть изгнана родней мужа. Ценится только мальчик, сын. Когда на свет появилась я, у мамы уже были две «неудачные» попытки, две мои старшие сестры. Узнав, что родилась я, отец сказал, что их в селе забьют камнями, если они принесут еще одну девочку в общину… У нас… не очень хорошо быть девочкой. Мы – обуза и лишний рот… Сыновья – добытчики, воины, весь мир принадлежит им… И тогда меня переодели в мальчика и дали мужское имя. Я росла с другими мальчиками, ходила в школу… Я видела, как живется моим сестрам, – Ильяса перевела взгляд на Данияра, шумно вздохнула, сдувая с щек катившиеся слезы. – Женщина в моей стране – почти животное. Она не может сама выйти из дома, не должна учиться, не имеет права наследовать имущество отца, работать. Ее главная и единственная задача – родить сына.

– И ты стала играть роль сына?

Девушка кивнула:

– Да. У меня даже волосы были короткие, и я ходила без хиджаба!

– И все верили в то, что ты мальчик?

Ильяса усмехнулась:

– Нет, конечно. Таких, как я, много. Все понимают, что мы как бы не настоящие мальчики, но молчат… Даже к врачу нас водят отдельно от других детей. – Она надолго замолчала, разглядывая прозрачные облака, которые медленно окутывали горизонт. – Мою сестру муж избил палками за то, что она не понесла в первую же брачную ночь… Я радовалась, что смогу избежать такой участи, мне казалось, что мое детство будет длиться вечно… Пока однажды мама не принесла в мою комнату женскую одежду и хиджаб, сказав, что с этого дня я не смогу ходить в школу наравне с другими сыновьями. И я поняла, что это конец…

Она снова надолго замолчала. Данияр слышал, как неподалеку от них Ярослава и Антон спорили о том, что они уже здесь были, на этой тропе. Поводырь задумчиво осмотрел развалины, скользнул взглядом по очертаниям гор – все они казались ему одинаковыми, но если Ярушка права и разрушенное селение выше по склону – то самое, в котором они с Ильясой проснулись сегодня утром, то это означало, что они ходят по кругу. Значит, кав Андалиб запутала следы так, что даже он, Поводырь, сбился с пути… Или Катя на самом деле не похищена, а все это время находилась там же, в месте ночлега? Ярослава окликнула его, но, заметив, что он говорит с проводником, отошла от уступа, успев бросить на них подозрительный и любопытный взгляд.

– И что ты сделала? – Данияр вернулся к разговору с Ильясой, мысленно прокручивая тем временем приметы, которые могли бы подсказать, где они оказались.

– Сбежала… Ночью, снова переодевшись в мужской костюм, выбралась на улицу через окно. Я взяла немного лепешек и воды, спряталась в горах… Передвигалась ночами. Потом наткнулась на беженцев, примкнула к ним… Я солгала, что сирота, назвалась Ильясом. Так и добралась сюда…

– А бабушка Маринэ? Она знает?

Ильяса гордо вскинула голову:

– Да. Конечно, с первого дня. И Мансур. И его дети… Все близкие знают… – На этой фразе девушка запнулась, смутившись оттого, что назвала Мансура близким человеком, хотя не очень была в этом уверена. – Кав права, я завралась как последняя лживая собака. И нет мне прощения.

Данияр не стал с ней спорить – он вспомнил, как нервничал и злился Мансур там, в доме бабушки Маринэ.

– Мансур не очень рад тому, что ты выдаешь себя за парня?

Ильяса вскинула голову, удивленно изогнула бровь:

– С чего ты взял?

– Я почувствовал напряжение, которое было между вами