Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Лисенок, тебя еще вчера послали подальше, – не удивился Ворон.
– Умыкнул из походного погреба Ин Тарри, – шепотом сообщил пройдоха, сияя от гордости. – Там много толковых настоек. Эта наикрепчайшая.
Йен сел, откинулся на стену и стал следить, как Ворон вскрывает драгоценную бутыль, а Лисенок добывает из-за пазухи пузатые маленькие рюмочки. Серебряные. Уж точно – не этому жалкому трактиру принадлежащие.
– Я все слышал, – сообщил Лисенок, приплясывая. – Порадовался. С моих пирожков голос прорезался кое у кого!
– Ворон, Лисенок… простите. Рядом со мной сегодня было очень опасно.
– Зато я узнал много полезного, – Лисенок рассмеялся. – Оказывается, у князей Ин Тарри семейная прихоть – рядиться слугами. Оказывается, ты умеешь больно пнуть даже очень матерого умника. Его аж перекосило!
– Я старался, – Йен выпил настойку в один глоток. – Так. У князей две ветки рода, явная и тайная. И знали бы вы, какой у старика дар! Никогда не видел столь яркого сияния вблизи, аж больно. Вот мне и почудилось: мы вроде пауков в золотой паутине. Ощущаем друг друга по колебанию нитей. Ему любого короля придушить – одно движение лапок. – Йен без возражений принял вторую рюмку, выпил. – От презрения к нему мне уже не избавиться. Он мог все исправить, и был бы жив тот Яниус, и мой Локки тоже. Но старику мы не важны. Он плетет и плетет. А мы не мухи, мы… ничто. Надеюсь, ему хоть на миг стало больно. Надеюсь.
– И что дальше?
– Дальше… – Йен отодвинул третью рюмку и огляделся, взял из рук Лисенка пирожок. – Охота Локки на золотого человека прямо теперь полностью окончена. Мы начинаем новую. На князя-убийцу и на артель. Роль семьи Ин Тарри в этой охоте определится в течение года. Но их решение не так и важно. Я сам по себе. Мне безразличны мухи. Мне важны люди, и особенно дети. Локки прав. Локки тысячу раз прав! И только его правила имеют силу.
«Жемчужина природной красоты, единственное помимо пресловутого «Белого плеса» в окрестностях столицы место, где произрастает золотая сосна – это усадьба «Златоречье», расположенная в часе езды от станции «Вязы». Добраться туда можно пригородными поездами нашей компании, а осмотреть усадьбу, лес и каскадные пруды – заказав пролетку или автомобиль с водителем в нашей главной конторе.
Торопитесь, возможность уникальная! Имение долгое время было под угрозой уничтожения, если верить фактам, вскрытым в ходе скандального расследования о захвате земель. Возможно, именно из-за недобросовестности хозяев, «Златоречье» оставалось недоступно широкой публике, охраняемое весьма грубыми стражами, нанятыми не из числа местных жителей. И вот – новый владелец заявил свои права на имение и открыл доступ гостям. Мы не будем обсуждать репутацию господина Дорзера. Мы лишь подтверждаем: да, «Златоречье» можно увидеть в эту осень во всей красе. И в этом деле мы охотно окажем любую посильную помощь нашим драгоценным пассажирам».
—
Небо осени порой делается громадной тряпкой: впитывает хмарь, пока может поместить – а после изливает обратно в мир! Серая вода стекает с низкого неба, покрывает стены и окна мурашками капель, превращает улицы – в каналы… Дождь длится и длится, словно незримый уборщик педантично выкручивает небесную тряпку. Город делается помойным: холодная вода моет его, пропитывает насквозь, не очищая.
Сырость гноит радость и остужает надежды, размачивает любую улыбку, словно та – картонная. А дождь всеми бессчетными лапками своих струй и струек беспрестанно топочет из утренних сумерек – в грядущую ночь.
Можно ли ждать хорошего в такое время?
– Как вас угораздило оказаться без зонта? Льет второй день. Не стойте у порога, проходите, – услышал гость, приоткрыв дверь и еще не видя, кто и что находится за ней, в полутемном помещении.
Приободренный приветствием, гость миновал порог и некоторое время стоял, настороженно изучая, как серые струйки дождя змеятся по витражным стеклам в верхней трети двери. Наконец, он отвернулся от улицы. Виновато вздохнул: с плаща обильно текло, на полу уже накопилась лужа.
– Доброго всем дня. Я совершенно промок и как-то… потерялся. Мне вдруг почудилось, что я не помню ничего даже о сегодняшнем дне. Вот я и вломился без стука, крыльцо с широким козырьком смотрелось очень гостеприимно.
– Кое-кто по привычке играет в гостеприимность, – буркнул судейский чиновник, серый и помойный, как осенний дождь – и лицом, и униформой. Он не поднял головы, не поздоровался. Продолжил равномерно скрипеть пером, бормоча: – Картины малые с речными видами, художник неизвестен, в деревянных рамах, семь штук. Альбомы квадратного формату, размеров следующих…
– Все же пока это наш дом, – тихо возразил парнишка лет семнадцати. Вымучено улыбнулся гостю. – Садитесь сюда. Вот плед. Непременно снимите башмаки, иначе простудитесь. Я набью их газетой и высушу, чтобы не потеряли форму. Тапки выбирайте любые, носки сейчас принесу, где-то были отличнейшие, козьего пуха. Я угощу вас чаем. Я бы и зонт одолжил, вон – дюжина висит на стене… но их уже внесли в долговую опись.
– Чай – это замечательно.
Гость сунул ноги в тапки… и чиновник не упустил момента! Продолжая скрипеть пером, он потребовал прекратить износ имущества, подлежащего аукционному торгу.
– Зовите меня… еще нет шести? – гость на миг заколебался, – тогда Степаном.
Судейский хмыкнул и внятно выговорил «мошенник». Гость сделал вид, что не слышит, улыбнулся парнишке и присел к столу, похвалив удобное кресло. Растёр озябшие руки, обнял ладонями большую чашку. Блаженно прижмурился, вдыхая пар.
– Кардамон. Я прав?
– Еще имбирь и чабер, таков осенний сбор на дождливые дни. А когда вовсе тоска, добавляем облепиху для цвета и ликер для согрева. И апельсин, если есть в запасе. Да: зовите меня Петей. Хоть до шести, хоть после.
– Петр, мои комплименты. Великолепный чай, вкусные рассказы. Я очутился здесь случайно и весьма рад оказии. Хотя начало ей положил досадный случай: на перекрестке у меня изъяли зонт и саквояж, хотя то и другое не находилось в залоговой описи.
– Ограбили? – ужаснулся парнишка. – Надо же… у нас вообще-то тихие места, благополучные, и до ночи еще неблизко.
– О, я сам виновен, полез в чужую драку. Однако не жалею. Когда зазвенело в голове, вдруг стало ясно: прежде я не дрался. Ни разу в жизни… Боже, что это была за жизнь? – Гость нахмурился и снова принялся нюхать чай. – Ужасная, пожалуй. Либо я уклонялся, либо кто-то подставлялся вместо меня… Почему? Надо бы вспомнить. О, не слушайте так внимательно, я имею дурную привычку говорить с собою.
