Степан резко выпрямился из кресла, отбросил плед и шагнул вперед.

– Уж расстарайтесь, дайте повод к тяжбе, – сухо и зло велел он. Шагнул еще ближе к взбешенному хозяину района. – Я весьма охотно поспособствую переезду юноши в ваш нескромный и небедный дом. По суду он получит жилье целиком, о да.

– Ты… – однообразно рычал жандарм, но отчего-то не спешил ударить.

Он глядел на чужака в упор и ворочался, морщился… топтался на месте и медленно, как-то неловко, отводил руку назад, чтобы затем – опустить. И потупить взгляд. И повернуться к непонятному чужаку – боком, и обратить гнев на судейского. Тот, впрочем, пропустил ругань мимо ушей, продолжая скрипеть пером и пересчитывать имущество, тыча пальцем в сторону альбомов, ваз, статуэток…

Парнишка выдохнул сквозь зубы, осторожно расслабился. Он не мог взять в толк: почему гость упрямо лезет в чужие дела? Уже был избит на улице, уже потерял саквояж, и опять – нарывается… Хотя совсем странно иное: он до сих пор не избит повторно! Почему? На вид – небогатый, да и сложением не богатырь.

– Петр, ваш отец дома? – строил Степан, более не замечая жандарма.

– Да, и сестра неотлучно сидит с ним. Папа плох со дня подписания тех бумаг. Бредит, ни единого прояснения сознания. Я даже не знаю, кто приходил и почему бумаги были подписаны сразу. Я покупал рыбу на рынке, вернулся – они на столе, а отец наверху, в своей комнате, без сознания, – откликнулся парнишка. – Я искал помощи, пробовал звать друзей семьи, адвоката искал… а только все оказалось бесполезно.

– Что сказал врач? Но-но, начнем с главного: бумаги подписаны добровольно, при свидетелях?

– Я сразу вызвал их, – парнишка взглядом указал на жандарма. – Следов драки не нашлось, отец не был избит, подпись на каждом листе проставлена твердой рукой. Свидетели тоже расписались, но их не искали для опроса. Дело не завели, кроме долгового. А врачу платить надобно, а все наши деньги под арестом. Папу смотрел аптекарь, сосед. Дал порошки, и тоже велел врача звать. Но…

– Так зовите, – гость добыл из нагрудного кармана бумажник, на ощупь выбрал банкноту и положил на стол. Рассмеялся: – Я не держу деньги в одном кошеле. Сам не понимаю привычки, она странная. Словно прежде я вовсе не носил при себе наличных, и теперь распоряжаюсь ими… как портфелем бумаг. О, что я говорю?

– Эй ты, болтливый, документик бы, – буркнул жандарм, пошептавшись с судейским. Шагнул ближе и прибавил голоса: – Ишь, расселся в чужом дому. А кто таков, не ясно. По виду – прожжённый мошенник.

– Меня третий день донимает злее головной боли что-то юридическое, – оборотясь к слизню, Степан глянул на него остро и радостно. Чуть наклонил голову, вслушиваясь в несуществующие подсказки. – Знание лезет из меня, как тесто из опары! В ресторане такое сравнение уместно. Но в жизни… О, я устал. Сие знание сухое и колючее, я бы рад отторгнуть его, а оно настойчиво, с болью, прёт из прорех бессознания. Мне остается или напиться, или найти повод – и судиться до полного успокоения нервов.

– А вот посажу под замок, – буркнул жандарм. – Спрошено не раз: имя, документы, цель пребывания тут… А вот суну в каталажку, враз тебя, умника, обомнут.

– О, идемте, я охотно составлю первичную жалобу от себя лично и помогу с такими же бумагами всем соседям по несчастию, – гость улыбнулся. – Хочу проверить, насколько верно впишусь в форму… по сути же дело ясное. Вы не представились и угрожали семье юноши незаконным выселением. Порядка на вверенных вам улицах вовсе нет: в сотне метров отсюда меня пытались ограбить и убить. Вы, наконец, пьяны на службе. Но и это не беда, покуда меня не взялись искать мои партнёры по вечернему делу. Петр, да идите уже, зовите врача. Никого сегодня не выселят.

Договорив, гость проследил, как Петр несмело берет банкноту, срывается с места и принимается суетливо заглядывать в шкафы и короба. Добывает сумку, какие-то бумаги, сапоги. Быстро одевается и ныряет в дождливые сумерки. Охает, пятится… И оказывается втиснут обратно в зал настойчивостью нового гостя!

– Я разыскиваю господина Рома, – впившись в парнишку взглядом, сообщил прибывший. – Кое-кто направлял его по этой улице, а ваша дверь открыта.

Жандарм набычился, оборачиваясь и заранее рыча… Петр отступил еще и еще, новый гость стал виден всем. И многим – знаком! Судейский отвлекся от описи и резво вскочил. Жандарм вытянулся и козырнул.

– Жду ответа, ну? – глядя на Петра, сухо бросил прибывший.

Он был рослый, крепкий и властный; одет богато, если не сказать роскошно… но бледность кожи намекала на волнение, да и уголок губы дергался. Вдруг гость качнулся вперед, уложил ладони на край ближнего стола… сделал над собой усилие, словно бы спрятав копье взгляда, изготовленное к допросу, и относительно мирно осмотрелся. Поморщился, отметив присутствие жандарма. Наконец, увидел Степана. Резко выдохнул и сел, не выбирая стул.

– Господин Ром! Моя личная охрана расстаралась, дело-то горячее. Злодеев изловили, саквояж возвернули, свидетелей допросили… а вас-то и нет! Показания же прямо говорят: у злодея был нож, – Рослый поморщился, взгляд его отяжелел и копьем вонзился в жандарма! – Да ты пьян, козья морда? Тоже мне, шеф на районе… У тебя людей грабят, и когда? Белым днем! Вот погоди, ушлю в туберские леса, волков считать!

– Виноват, – жандарм ссутулился.

Петр глянул на гостей, поклонился всем сразу и попытался осторожно, бочком, продвинуться к выходу.

– Стоять. Никто не выйдет отсюда, покуда я веду разбирательство, – резко велел прибывший, зыркнул на Петра и взглядом же указал ему место в углу, у стены. Сразу обернулся, растянул губы в пресной, показной улыбке: – Господин Ром, вы целы? Наше дело нельзя отложить. Или мы помирим этих, так сказать, меценатов, или они уморят полгорода в своей войне за право называться добродеями. Вы первый, кто усадил их за общий стол. Так не извольте бросать дело на середине, я не прощу подобного.

– О, я не бросаю своих затей. Но спасение столицы желаю начать с этого дома, – теперь уже Степан указал взглядом на парнишку. – Его отцу требуется врач. Если не отпускаете юношу, доставьте врача сами. Позже я намерен разрешить осложнения в его доме. Будьте любезны, проясните для меня общую картину бедствий семьи. Нельзя не заметить, что против них чинят козни как мошеннического толка, так и кляузно-подкупного. На первый взгляд все похоже на игру людей, не понимающих свою ответственность. Таковы, допустим, младшие в семьях больших денег и высоких чинов. Но я спешу с выводами.

Рослый дёрнул подбородком, глядя на жандарма, и тот торопливо зашептал пояснения. Мол, дело указано верно: и кляузы, и прочее разное. Пущен слух, что дом подожгут, если семья не будет изгнана немедленно. А всему виною, опять же по слухам, спор в клубе «Треф». С месяц назад кое-кто – жандарм значительно направил взгляд вверх, посопел, даже ткнул пальцем в потолок! – сказал, что желает закрытия «Омута», откуда не удалось заполучить ни повара, ни рецепт ухи.

– Мне требуется имя, – Степан быстро подошёл к жандарму, приобнял его за плечо, подставил ухо… кивнул, разобрав шепот. – Вот даже как.