Сейчас же в одном из залов он нашел пару поношенных валенок и небольшую, но в вполне сносном состоянии металлическую тележку. Удивившись – кто бы мог их здесь оставить, – Андрэ кинул валенки на тележку и вернулся в мастерскую, где, соорудив скромный ужин из луковицы и куска хлеба, отправился спать.

– Светлана Георгиевна, я хотел бы побеседовать с вами по поводу вашего мужа.

Обернувшись на голос, Света увидела перед собой изможденное худобой лицо Эдуарда Валерьяновича.

– Я думаю, лучше всего сделать это в моем кабинете, – он жестом предложил последовать за ним.

Спустившись на второй этаж, они прошли по длинному университетскому коридору и остановились у двери без опознавательной таблички. Оглянувшись по сторонам, Эдуард щелкнул ключом и предложил даме войти.

По центру просторной полупустой комнаты располагался полированный стол и два правильно придвинутых к нему стула. Тяжелые портьеры на окнах были плотно задернуты, поэтому, хотя на улице еще был день, казалось, что здесь уже наступил вечер. У стены стоял большой канцелярский шкаф, напротив – старый диван с деревянными подлокотниками и потемневшей от времени обивкой. Над диваном висел портрет Феликса Дзержинского, проницательные глаза которого пристально смотрели в графин с водой на столе.

– Все в порядке, кажется, никто не видел, – произнес Валерьянович, поворачивая ключ в замке.

– Эдуард, ты должен с этим покончить! Он мне всю душу измотал. – Света присела на диван и принялась нервно расстегивать блузку. – Ничтожество! Мразь! Он лгал мне всю жизнь! Теперь у меня есть доказательство! Искусство! Подонок! А сам пил и баб трахал на своих пленэрах!

– Доказательство? Какое доказательство? – переспросил Эдуард Валерьянович, доставая из шкафа две простыни и подушку.

– Письмо. Я получила письмо из Берлина от какого-то Федора. Такой же забулдыга, как он! В каждом слове по три ошибки. – Света сняла юбку и бросила ее на стол рядом с графином.

– Оно у вас с собой? – Эдуард скинул брюки и, аккуратно сложив их по строчкам, повесил на спинку стула.

– Вот оно, – Света полезла было в сумку, но Эдуард остановил ее.

– Ладно, давайте потом, – расстегивая рубашку, он присел на диван.

Через полчаса, с приятной усталостью на лице, он подошел к столу, выпил стакан воды и, раздвинув портьеры, попросил Светлану показать письмо. Написано оно было от руки, корявым, но вполне разборчивым почерком. Начиналось письмо странной фразой с тремя восклицательными знаками: «Фашист жив!!!» Далее следовало:

«Привет, Андрюха! Начинаю с главного: жив засранец! Ты там ему чего-то в глотке проткнул, но оказалось – рана пустяковая. Я на всякий случай к нему в больницу Ингрид отправил, убедиться, что точно он. Через пару дней уже будет шпацырен по Ораньенбургер. Так что радуйся, ты его не убил, и мокруху на тебя не повесят. С тебя за маляву ящик шнапсу и фаустпатрон для Буяна.

Что там на фронте? Когда на Берлин? У нас все клево. Я тут перебазарил кое с кем, можем под крышу к албанцам пойти. Они наши терки с фашистами закроют. Придется, правда, отстегивать, но в нашем искусстве, сам знаешь, без куратора, то бишь без крыши, никак. Так что готовься на весну. Буян вчера на радостях напился, а сегодня целый день дудит на трубе, тренируется. Он на второй повозке пойдет. Эх, Андрюха, заживем! Главное, себя береги. Вернись с фронта живым. Ты нам здесь здоровеньким нужен. Все привет тебе передают. И Буян, и амиго, и Ингрид. Она у нас тут прижилась. Правда, не хотел тебя огорчать, но ведь все равно узнаешь. Это, как тебе сказать, одним словом, сам понимаешь, какие бабы бывают. Так что она теперь с Буяном. Но не расстраивайся, приезжай, найдем тебе другую невесту. Короче, ждем!

Обнимаю крепко, Федор».

– Я возьму это письмо, – произнес Эдуард, складывая его обратно в конверт. – Представляешь, каков подонок! – закипела Светлана. – У него тут семья, дети, а там какая-то шлюха!

Вечером у себя на квартире Витек устраивал радикальную акцию для узкого круга – «Изгнанье конкретного мента». Под «конкретным ментом» подразумевался участковый Гаврюхин, который уже полгода безбожно плевал Витьку в душу. Устав от заточения в бомбоубежище, Андрэ решил выбраться в город, заглянуть к приятелю и заодно решить две задачи – раздобыть у кого-нибудь хоть немного денег да договорится перевезти на хранение самое ценное из мастерской.

Хоть акция и была для узкого круга, но народу в квартиру набилось много. Когда Андрэ появился, публика занимала все доступные для сиденья места на диване, кушетке, скамейках, кто-то теснился на полу. Несколько изголодавшихся конкретных поэтов – Чибис, Дрозд и Сидор ели на кухне крабовые палочки, макая их в майонез и запивая водкой. Совершенно голый Витек сидел за столом в центре комнаты. Перед ним стояли две бутылки вина и глубокая металлическая миска.

Ровно в шесть в дверь позвонили, и в квартиру вошел милиционер. Кто-то было заволновался, но Андрэ сразу понял – это не участковый, он никогда не встречал в Могилеве бородатых ментов. Кроме того, борода была явно прилеплена к пухлому лицу одной из поклонниц хозяина квартиры. Девицу выдавали густо накрашенные веки и полные алые губки. Но в комплекте с бородой послание было понятно – в квартиру вошел пидор в погонах и уселся за стол напротив Витька. Мент вытянул из-за пазухи хвост рулона туалетной бумаги, что-то написал на нем, оторвал, а затем засунул в рот и принялся жевать. Через какое-то время он сплюнул пожеванный протокол в металлическую миску, отмотал от рулона следующий, снова что-то написал на нем и опять отправил в рот.

Действо в той же последовательности повторялось раз десять, затем Витек взял в руки бутылки и доверху залил протоколы, лежащие в металлической миске, красным вином. Подняв миску, он отпил из нее, достал комок разбухшей в вине бумаги и под одобрительные возгласы узкого круга всунул участковому в рот.

Тот, разбрызгивая по бороде красное вино, принялся снова жевать, а потом не без усилия проглотил комок. Следующий протокол пошел веселее. Витек поднес к губам мента миску, позволив запить, сам взял размокший комок туалетной бумаги и тоже принялся есть. Минут через десять они оба заметно окосели от съеденного. Отхлебнув из миски еще разок, бородатый расстегнул пуговицы кителя и из-под него показалась большая женская грудь, по которой тут же потекли струйки вина. Под радостное волнение в зале участковый принялся обнажаться, и вскоре перед голым Витьком сидела весьма крупная бородатая баба в милицейской фуражке.

Как и предполагал с самого начала Андрэ, эти аллегории на библейские притчи должны были закончиться сексом. Бородатая баба опустилась под стол и принялась делать Витьку минет. В этом месте действие затянулось. Прошло минут двадцать, она все сосала, а Витек все никак не мог изгнать в нее беса. Воодушевленная до того публика начала немного скучать. Поэты снова потянулись на кухню доедать крабовые палочки с водкой. Еще минут через десять Андрэ устал и тоже вышел на кухню покурить.

Выпив с поэтами водки, он только успел закусить палочкой с майонезом, как из комнаты донеслись радостные возгласы публики. Андрэ понял, что Витек кончил, и выпил еще водки. По окончании акции публика расходиться не торопилась. Кто-то достал принесенные с собой бутылки вина, и квартира наполнилась голосами, смехом и сигаретным дымом. Андрэ выпил еще, попытался стрельнуть у нескольких знакомых денег, но вскоре понял, что в этом кругу он не найдет понимания.