протоколам попечителей собора, 13 сентября 1501 года, через четыре дня после того, как он сбил узел, «nodum», Микеланджело взялся за серьезную обработку мрамора: «Утром означенного дня он приступил к работе в полную силу, со всей возможной решимостью»[358]. Спустя месяц, 14 октября, попечители оплатили строительство стены вокруг Гиганта, «Иль Джиганте» («Il Gigante»), как стали именовать статую все флорентийцы, включая держателей приходно-расходных книг в Попечительстве. Еще десять недель спустя, 10 декабря, над ним навели крышу[359].

Вазари объяснял возведение ограды вокруг «Давида» («отгородил… место вокруг глыбы») особой скрытностью Микеланджело, в которой сам не раз имел возможность убедиться, и нежеланием до срока показывать скульптуру. В подобном укрытии он, «работая над ней непрестанно так, что никто ее не видел, довел мрамор до последнего совершенства»[360]. Возможно, Микеланджело не хотел творить на глазах у любопытствующих зевак – и трудно его за это осуждать. Вполне понятно также, что он хотел уберечь мрамор от зимней непогоды. Вероятно, он приглашал в свое дощатое убежище званых гостей, чтобы показать, сколь великолепен будет его «Давид», ведь существуют свидетельства, что первоначальный контракт был пересмотрен в его пользу. В первом варианте контракта специально оговаривалось, что, изготовляя статую, Микеланджело будет получать не особенно щедрую оплату в размере шести флоринов в месяц; предполагалось, что работа продлится два года, а значит, в общей сложности ему выплатят сто сорок четыре флорина. Когда же статуя будет завершена, попечителям, которые в то время будут избраны на эту должность, предстоит решить, не заслуживает ли мастер «более высокой оплаты»[361]. Однако 25 февраля 1502 года, спустя всего пять с половиной месяцев после того, как Микеланджело приступил к работе, консулы цеха шерстянщиков объявили, что он может рассчитывать на гонорар в четыреста флоринов. Вероятно, они увидели произведение искусства, которое произвело на них неизгладимое впечатление. Должно быть, статуя показалась им завершенной, притом что они назвали ее законченной наполовину, «semifactum»[362].

Давид. Деталь. 1501–1504

Одновременно, по-видимому, стали появляться сомнения, а стоит ли помещать статую туда, где ей отводили место изначально. Согласно исходному плану XV века, «Давида» намеревались установить высоко на контрфорсе собора; в июле 1501 года еще господствовало мнение, что статую надобно «водрузить повыше», дабы она выделялась на фоне неба, венчая собор, как говорится в протоколах заседания попечителей. Однако, судя по облику самой статуи, от этого замысла отказались[363].

Совершенно очевидно, что «Давид» задумывался скульптором как статуя, которую будут рассматривать не только спереди, но и сзади и с близкого расстояния. Так, на спину он закинул пращу. Это его непременный атрибут, оружие, которое позволяет узнать в нем конкретного библейского героя, однако праща была бы скрыта от глаз, если бы он возвышался на контрфорсе, на высоте двадцати метров над городом. Столь же очевидно, что в таком случае никто не сумел бы разглядеть наиболее мелкие детали его анатомии: жилы, ногти на ногах, пупок и соски, – они в буквальном смысле сделались бы невидимы. Кто-то – либо Микеланджело, либо какой-то влиятельный политик – предназначал «Давида» на совсем иную роль, нежели «стоять на часах», озирая город с крыши собора[364].

Осенью 1502 года, спустя год после того, как Микеланджело начал работу над «Давидом», в политической жизни Флоренции произошли кардинальные перемены. Впервые в истории города, 22 сентября был избран пожизненный гонфалоньер. На этот пост, который, как многие подозревали, страстно жаждал получить, но так и не осмелился потребовать Лоренцо Медичи, назначили Пьеро Содерини (1450–1522). Ему и его супруге надлежало поселиться в палаццо Веккьо, и тем самым дворец впервые во флорентийской истории превращался не только в место заседаний правительства, но и в официальную резиденцию пожизненного правителя. Тем самым он уподоблялся венецианскому Дворцу дожей, для полного сходства оставалось лишь украсить его соответствующими статусу произведениями искусства[365].

Следующие несколько лет Содерини будет главным покровителем и приверженцем Микеланджело, а его преданным другом останется до конца жизни. Возможно, дружеские отношения между ними сложились намного раньше, ведь Содерини был представителем влиятельного семейства, поддерживавшего Савонаролу, а до него – Лоренцо Медичи. Несомненно, Содерини очень заинтересовало это новое, удивительное произведение искусства. Возможно, именно в этот период, прежде чем отполировать поверхность статуи, придав ей окончательный вид, Микеланджело решил, что «Давид» достоин занять более важное место, чем крыша собора.[366]

* * *

Микеланджело сказал Кондиви, что выполнил статую за полтора года, и это похоже на хвастливое преувеличение[367]. Однако так или иначе «Давид» был завершен в достаточной мере, чтобы предстать перед флорентийской публикой всего двадцать один месяц спустя после того, как Микеланджело взялся за скарпель и резец. 16 июня 1503 года попечители собора постановили накануне великого городского праздника, Иванова дня, убрать стену, скрывающую мраморного «Давида», чтобы все желающие смогли любоваться им целые сутки[368].

Подобный «публичный показ» скульптуры весьма напоминает сенсационную выставку картона, устроенную Леонардо в церкви Сантиссима Аннунциата за два года до этого, и может быть расценен как попытка саморекламы. Впрочем, существовала и другая причина показать статую. Хотя, по-видимому, попечители уже приняли решение не устанавливать ее на стене собора, к единому мнению о том, куда же ее поместить, они так и не пришли.

С точки зрения XXI века подобная ситуация не кажется чем-то уж слишком необыкновенным, но для эпохи Ренессанса она была беспрецедентна. В XV веке само собой разумелось, что монументальные произведения искусства, будь то скульптуры или алтарные образы, создавались для конкретных мест, но после падения Медичи в 1494 году республиканское правительство конфисковало из палаццо Медичи несколько скульптур, например бронзовых «Давида» и «Юдифь и Олоферна» Донателло. Подобно «Геркулесу», они издавна считались символами флорентийской отваги и стойкости в борьбе с врагами города[369].

Доменико Гирландайо. Утверждение устава францисканского ордена. Деталь. 1479–1485. На заднем плане – Лоджия деи Ланци и Пьяцца делла Синьория до установления «Давида» Микеланджело. На фреске запечатлены два места, на которых предлагалось разместить «Давида»: под центральной аркой Лоджии и слева, возле входа во дворец

Прежняя чехарда с перемещением статуй могла подсказать флорентийским властям идею выбрать для «Давида» более эффектное и политически значимое место, но окончательное решение так и не было принято, ведь полгода спустя, 25 января 1504 года, попечители Санта-Мария дель Фьоре собрали двадцать восемь живописцев и ваятелей, чтобы те высказали свое мнение. В их числе находились Боттичелли, Джулиано да Сангалло,