Вслед за Артуром я поднялась по лестнице на чердак, куда он переехал из своей комнаты. Деревянные ступеньки жалобно скрипели под ногами.

– Почему? – спросила я, когда он впервые привел меня сюда. Я обвела взглядом голые стены и поежилась. Комната выглядела недоделанной, незащищенной. Неуютной. Артур высунул руку в окно и постучал закопченной курительной трубкой по карнизу. Черные хлопья сажи, как обугленные снежинки, посыпались вниз.

– Захотелось уединения, – кратко пояснил Артур.

Из вещей он взял с собой очень немногое. Даже одежда осталась в старой спальне, куда он заходил перед школой, как в гардеробную. На самом видном месте – на высокой стопке книг, служившей ночным столиком, – стояла самая ценная вещь, которая переехала вместе с ним: детская фотография Артура с отцом. Лето, они сидят на берегу грязно-серого океана и, смеясь, вглядываются в волны. Рамка оклеена ракушками, крашенными в пастельные тона.

– Похоже на детсадовскую поделку, – насмешливо заметила я, повертев рамку в руках.

Артур выхватил ее со словами:

– Не трогай. Это мама для меня сделала.

Рамка стояла на фотоальбоме времен средней школы – главном источнике наших развлечений. Больше всего мы с Артуром любили поизмываться над фотографиями ХО-телок и Мохноногих, расправляясь с их прошлыми воплощениями – растрепанными тщедушными уродцами с брекет-системами на зубах.

За художества мы принимались после того, как курнули и совершили опустошительный набег на кухню, с хохотом скатившись с лестницы на ватных ногах. Миссис Финнерман работала до пяти, а потом еще час-другой заполняла классные журналы. Она и не догадывалась, какой у нее удобный график работы.

Некоторые счастливчики в состоянии стресса теряют аппетит и худеют. Мне казалось, что я буду из их числа, но когда жгучая тревога за свое реноме уступила место пониманию, что меня сбросили с пьедестала за каких-то семь недель, я вновь начала есть от души и с удовольствием.

Артур много лет назад догадался, что стресс можно «заедать», и был мне верным сообщником. Мы заедали душевную боль самыми сумасшедшими кулинарными изысками – например, «Нутеллой», разогретой в микроволновке до состояния затвердевшего шоколадного печенья. Это было еще до того, как «Нутелла» появилась в каждом доме.

– Что это за штука? – спросила я, наткнувшись на незнакомую банку в шкафчике.

– Какая-то диковинная хрень из Европы, – пожал плечами Артур. Я перевела взгляд на банку и в изумлении скорчила гримасу.

Мы бросали на противень кусок замороженного песочного теста, свернутого трубкой, и, даже не порезав на части, запекали целиком, как рулет, до золотистой корочки по краям. Середина оставалась сырой, и мы ложкой выедали непропеченную яично-желтую кашицу. Вся моя новая одежда, купленная в начале учебного года, трещала по швам. Молния на штанах не желала затягиваться, как бы сильно я ни втягивала живот.

Сегодня Артур, держа фотоальбом под мышкой, как моя будущая свекровь – винтажную вечернюю сумочку, скатился с лестницы в кухню и заявил, что желает кукурузных чипсов начос. Он широко распахнул дверцы кухонных шкафчиков и встал перед ними, как дирижер перед оркестром.

– Ты гений, – сказала я, с голодным видом подергивая уголками рта.

– Ты хотела сказать, «геначос». – Артур обернулся с заносчивым видом, и у меня ноги подкосились со смеху. Я упала на пол, выложенный старой плиткой – «покоцанной», как сказала бы мама. От этого словечка меня скрутило от нового приступа хохота.

– Тифани, не увлекайся, – сварливо сказал Артур. – Времени в обрез.

Он кивнул на кухонные часы. Было без десяти шесть.

Мысль о том, что Артур слопает мою порцию, привела меня в чувство. Я подошла к холодильнику и вытащила кусок ярко-оранжевого сыра, бутылку кроваво-красного соуса и запотевший судок со сметаной.

Укуренные в хлам, мы как попало натерли сыр, посыпали им начос, сверху плюхнули сметаны и соуса, поставили блюдо посредине стола и в полном молчании принялись за еду, соперничая за самые аппетитные куски. Когда на блюде не осталось ни крошки, Артур встал из-за стола и извлек из морозилки трехлитровое ведерко мятного мороженого с шоколадом. Он воткнул в нежно-зеленое содержимое две ложки и водрузил ведерко на стол, где только что стояло блюдо с чипсами.

– Я и так в штаны не влезаю, – застонала я, отколупнув внушительный кусок шоколада.

– Плевать. – Артур сунул полную ложку в рот и медленно вытащил обратно, уже пустую.

– Я сегодня столкнулась в коридоре с Дином. Он сказал: «Ничего себе, вот это тебя разнесло».

Самое вкусное мороженое было у стенок ведерка – оно быстро таяло и послушно влезало на ложку.

– Зажравшаяся белая шваль он, – Артур в сердцах вонзил ложку в мороженое. – Ты и половины всего не знаешь.

Я провела языком по зубам, слизывая шоколадный налет.

– Половины чего?

Артур хмуро уставился на ведерко с мороженым.

– Ничего. Проехали.

– Так. – Я на минуту отложила ложку. – Выкладывай.

– Лучше тебе и не знать, – ответил Артур, взглянув на меня из-под очков. – Поверь.

– Артур! – с нажимом сказала я.

Он сокрушенно вздохнул, как будто сожалея, что вообще затеял этот разговор. На самом деле он ни капельки не сожалел. Хранители секретов ждут не дождутся, когда из них клещами вытянут тайное знание, скрывать которое больше нет сил. Главное, обработать их как следует, тогда им не будет мучительно стыдно за то, что проболтались. «Меня буквально загнали в угол! Что мне было делать?» По сути, сугубо женская игра, и Артур владел ее приемами в совершенстве. Это куда красноречивей свидетельствовало о его сексуальной ориентации, чем эпатажное поведение и ходульные фразы, которые легко было принять за позу, за блестяще сыгранную, но чуждую роль.

– Уж кому-кому, а мне ты можешь сказать, – проговорила я со значением.

Артур всплеснул руками, показав, что с него хватит.

– Ладно, – нехотя согласился он, воткнул ложку в мороженое и положил руки на стол. – В нашей школе учился один парень. Бен Хантер.

Я уже слышала это имя раньше – в тот вечер, когда вместе с ХО-телками и Мохноногими улизнула со школьного вечера на Место, где они успешно нажрались. Мне вспомнилось, с какой радостной гадливостью Оливия отзывалась о случайно подсмотренном «рандеву» Бена с Артуром и с каким ехидством Пейтон прибавил, что Бен едва не покончил с собой. Первая часть этой истории казалась типичной выдумкой Оливии, состряпанной ею, чтобы собрать вокруг себя любителей «жеребятинки». Тем не менее что-то мне подсказывало, что рассказывать об этом Артуру не стоит. Отчасти я боялась, что услышанное может оказаться горькой правдой. Меня трясло от мысли, что Артур действительно стоял на коленях перед Беном. Артур был для меня интеллектуальным ориентиром, а вовсе не животным во время гона. Не таким, как я.