— Вы встретитесь, — пообещал Хугин, — не успеет закончить­ся год. Даю слово. Моя сестра найдет меня с помощью своего дара.

Греттир улыбнулся, хотя Хугин заметил, с какой тревогой вождь викингов смотрит на его сестру.

— Она хорошая, — заверил Хугин, — и с ней вас ждет богатство.

Ворон вскинул руку, подавая знак отобранным воинам следо­вать за ним. Четыре десятка человек спешно закинули за плечи щи­ты, желая оказаться подальше от безобразной карги, которая сиде­ла в лесу у костра, выслушивая советы их богов. Они последовали за Хугином, который зашагал через темный лес.

Крестьянский сын сначала хотел убить птицу, которая свалилась на него из печной трубы. Вареный ворон почти не съедобен, но мясо бывало у них так редко, что сгодится и он. Однако птица выглядела ужасно забавно, когда села на плечо спящего господина. Затем птица перепрыгнула гостю на голову, и молодой крестьянин наблюдал, до­жидаясь, не нагадит ли она ему прямо на волосы. Он вовсе не желал зла благородному господину, напротив, он питал к нему почтение, просто было бы ужасно смешно, если бы птица нагадила на спящего.

Но в следующий миг послышался шорох и хлопанье крыльев, и юноша почувствовал болезненный укол в щеку. Еще одна птица вывалилась из отверстия над очагом. Он провел рукой по щеке и поднес пальцы к губам. Кровь. Эта тварь поцарапала его, клювом или когтями, когда пролетала мимо.

Он ничего не сказал, лишь глядел на испачканные кровью паль­цы. Птица на плече молодого господина смотрела на крестьянско­го сына, и ее глазки были похожи на мерцающие угли. Он не испы­тывал ни малейшего желания шевелиться, хотя жар от этих углей исходил нестерпимый. Птица неотрывно смотрела на него. Ему по­казалось, или она смотрела как-то вопросительно, склонив голову набок, как будто оценивая его?

Юноша снова дотронулся до щеки. Рана болела не как обычный порез, а как пчелиный укус. Он ощутил, как сильно забилось серд­це. Все вокруг было словно в тумане. Словно что-то металось у не­го в мозгу, и ему хотелось встать, сесть, замереть и бежать одновре­менно.

Дыхание молодого господина сделалось слишком шумным, раз­дражающе громким. Может быть, он на самом деле убил вражеско­го короля, но почему он так странно мямлил, рассказывая об этом? Правда ли, что он убил короля? Крестьянин знал, что господа лгут постоянно, несмотря на свои манеры и осанку. Жар сделался совсем невыносимым. Он снял рубаху и сидел теперь голый до пояса. Пот лил с него ручьями. Из-за боли в щеке онемела вся правая половина тела.

Птица не сводила с него глаз.

Молодой крестьянин развел руками.

— Какого ответа ты от меня ждешь? — спросил он.

До него дошло, что он беседует с вороном. Его позабавила по­добная глупость, и он захихикал. Птица наблюдала за ним, не от­водя взгляда. Никогда еще ему не было так жарко, и никогда еще он так не веселился. Несмотря на жару, тело сотрясала дрожь. Веселье поутихло, он ощутил, как в душе нарастает иное чувство. Злость. Он, конечно же, знает, что замышляет этот господин. Изнасиловать его сестру, отобрать урожай, убить всех, кто встанет у него на пу­ти. Они всегда так поступают, эти благородные господа, это всем известно.

На самом деле их гость не спит, нет, он затаился, словно лис, вы­жидает, когда все заснут. И тогда он встанет и начнет творить без­законие. Благородные господа получают свою долю по праву, но ведь взамен народ хочет, чтобы они защищали его. А они, эти утон­ченные мерзавцы, что творят? Допустили, чтобы страну грабили норманны, по Нейстрии бродят разбойники, Париж в осаде. И ес­ли вдруг крестьянин не заплатит им дань, что его ждет?

Жар в голове стал невыносимым. Парень чувствовал, как что-то ворочается и кусает его изнутри, раздирает его разум, рвет в клочки мысли. Птица не сводила с него глаз, этих блестящих чер­ных бусинок. Крестьянский сын поднялся. Взял со скамьи у стола нож. Они приготовили мясо, чтобы выказать почтение господину. Лезвие у ножа было прочное, им снимали мясо с костей. Юноша поглядел на толстого чужеземца, который прислуживал благород­ному господину. Может, начать с него?

Господин шевельнулся.

Нет, лучше прирезать воина во сне, а со слугой разобраться по­том.

Ворон каркнул, когда молодой человек шагнул вперед и вонзил нож в живот Элис.

Жеан недоумевал, почему северяне так быстро согласились на его предложение идти через горы. Они не зашли в лагерь, чтобы кого-то оставить или что-нибудь взять, — на самом деле казалось, что они очень торопятся уйти. С Офети было четыре человека, и они спешно повернули на север, чтобы встретиться с другими шестью.

Встреча произошла на кромке леса, где Ворон пытался творить свою магию над Жеаном. Внизу, под холмом, расположился лагерь викингов. Там Жеан заметил какое-то движение: люди собирались в дорогу, фигурки были крохотные, но прекрасно различимые под луной. Шесть человек вели четырех мулов и одну лошадь под сед­лом, однако поклажи у них почти не было. Мулы везли только коль­чуги, копья, топоры и пару луков, еще тюфяки для ночевки, но ни­чего больше. Люди явно покидали лагерь налегке.

Теперь, когда зрение вернулось, Жеан никак не мог остановить­ся, все смотрел и смотрел по сторонам. Ночь была облачная, одна­ко луна то и дело проглядывала, серебря края облаков. Воздух был насыщен ароматами, земля сияла. «Есть ли в Эдеме такой же изу­мительный свет?» — задавался вопросом Жеан.

Его нынешние спутники отличались от тех викингов, которых он видел в лесу. Волосы у них были светлее, сами они выше и поч­ти все сложены гораздо плотнее. Самым величественным был Офе­ти, толстый, но могучий, который опирался на копье, как на трость. Сван тоже был великаном, с рыжей бородой лопатой, которая в дневном свете отливала медью. Он был вооружен большим одно­сторонним топором. Фастар, у которого на щите был нарисован бо­евой молот, оказался крупным и подвижным человеком с мечом на поясе. У него через всю щеку тянулся большой безобразный шрам, похоже, оставленный наконечником копья или мечом. Еще был Астарт, самый молодой, с жидкой бородкой, и грубый и сиплый Эгил, от ругани которого даже у этих закаленных воинов вяли уши. Остальных при Жеане не называли по именам, и исповедник не го­рел желанием познакомиться. Один воин был заметно старше остальных. Он был седой, на правой руке недоставало двух паль­цев. Еще у одного висели на поясе сразу два меча, хотя одет он был бедно.

Мужчины заспорили, пора ли уже надевать доспехи. Конец спо­ру положил Офети:

— Чем быстрее мы уберемся отсюда, тем лучше. Нет времени, — сказал он.

— Ты знаешь дорогу? — спросил Фастар исповедника.

— Знаю, где она, — сказал Жеан, — надо идти на юго-восток по торговому пути, который ведет в Ломбардию.

Офети кивнул.

— Отведи нас туда, помоги получить золото, и ты нас больше не увидишь. Клянусь храбростью Тюра, мы не причиним тебе зла. Но если предашь нас, я буду убивать по монаху каждый день своего гнева, а мой гнев проходит не быстро, — сказал он. — Я хочу, что­бы ты поклялся своим богом, что ты будешь с нами так же честен, как и мы с тобой. Принесешь клятву. Мы не причиним тебе зла, ес­ли ты не причинишь зла нам. Ну как, поклянешься?