— Словами — нет, сэр, — arriere pensee[12]моей фразы задело меня не тем, что она сама по себе прозвучала комично, а тем, что на лице отца она вызвала невеселую, но добродушную улыбку. В его ответе послышались нотки сарказма:

— Словами — нет! Это опасно! Слова могли бы заставить ее усомниться или даже не поверить вам.

Покраснев до корней волос, я продолжил:

— Чувство деликатности, вызванное ее беззащитным положением, уважение к ее отцу (тогда я еще не был с вами знаком лично, сэр) сдерживало меня. Но даже если бы и не это, я не осмелился бы в момент печали и волнения обращаться к ней с подобным предложением. Мистер Трелони, я даю вам честное слово, что ваша дочь и я, пока остаемся только друзьями и ничем больше!

Он протянул ко мне руки, и мы обнялись. Затем он сказал:

— Я удовлетворен, Малькольм Росс. Разумеется, до тех пор, пока я ее не увижу и не дам вам разрешение, вы не будете делать моей дочери никаких предложений… словами, — со снисходительной улыбкой добавил он. Но затем его лицо снова сделалось строгим. — Время не терпит. Мне необходимо обдумать вещи, которые настолько неотложны и удивительны, что мне нельзя терять ни минуты. Я не был готов так скоро заняться обсуждением устройства жизни своей дочери и ее будущего счастья с человеком, который стал моим другом так недавно.

Эти слова были произнесены с достоинством и гордостью, которые произвели на меня большое впечатление.

— Я уважаю ваши желания, сэр! — сказал я и направился к выходу. Выйдя, я услышал, как он запер за мной дверь.

Когда я рассказал мистеру Корбеку, что мистер Трелони полностью пришел в себя, он пустился в безумный пляс. Но внезапно остановился и попросил меня быть осторожным и пока не строить никаких умозаключений по поводу обнаружения ламп или первого посещения гробницы. Это в том случае, если мистер Трелони заговорит со мной на эти темы, «а он обязательно это сделает» — добавил он, бросив на меня косой взгляд, который мог означать лишь одно: осведомленность в моих сердечных делах. Я согласился с ним, чувствуя, что так действительно будет лучше. Я не совсем понимал почему, но мне ведь было известно, что мистер Трелони необычный человек и при любых обстоятельствах разумнее оставаться немногословным и сдержанным. Сильные люди всегда уважают сдержанность.

Реакция остальных обитателей дома на известие о выздоровлении мистера Трелони была неоднозначной. Миссис Грант расплакалась от счастья, потом засуетилась, спрашивая, чем будет полезной, и спеша привести дом в порядок для «хозяина», как она всегда его называла. Сестра было огорчилась: она лишилась возможности наблюдать интересного больного. Но ее досада длилась недолго — она была рада, что беда миновала. Она выразила готовность отправиться к пациенту, как только возникнет необходимость в ее услугах, но пока занялась упаковкой своего чемодана.

Сержанта Доу я отвел в кабинет для того, чтобы мы остались одни, когда я сообщу ему новость. Даже его железная невозмутимость была поколеблена, когда я рассказал ему о пробуждении Трелони. Меня же, в свою очередь, удивили его первые слова:

— А как он объяснил первое нападение? Ведь во время второго он уже был без сознания.

До этого вопроса мысли о нападениях, которые-то и послужили причиной моего пребывания в этом доме, даже не приходили мне в голову, кроме того момента, когда я пересказывал мистеру Трелони ход событий. Детектива мой ответ, кажется, не удовлетворил:

— Знаете, я как-то не додумался спросить его!

Сильно развитый профессиональный инстинкт этого человека, похоже, вытеснил все остальные.

— Вот почему большинство преступлений остаются нераскрытыми, — сказал он, — если за дело не берутся люди из нашего департамента. Всякие частные детективы никогда не доводят дело до конца. А что касается остальных, то, как только все начинает идти на лад, их напряжение спадает и дальнейшее расследование уже никого не интересует. Это как морская болезнь, — философски добавил он, немного помолчав. — Как только сходишь на берег, ты о ней забываешь и бежишь в буфет, чтобы наесться! Что ж, мистер Росс, я рад, что дело закончено, поскольку считаю, что мои услуги больше не понадобятся. Мне кажется, что мистер Трелони — человек дела, и теперь, когда он снова здоров, он сам разберется в этой ситуации. А возможно, он и не станет ничего предпринимать. Ведь он ожидал, что должно было что-то случиться, но не стал обращаться за защитой к полиции. Насколько я понимаю, он не хотел, чтобы полиция искала виноватого. Вероятно, официально нам сообщат, что произошел несчастный случай (он ходил во сне или что-то в этом роде), чтобы совесть людей из отдела регистрации была чиста, и на этом все закончится. Что касается меня, сэр, скажу вам откровенно, теперь я смогу вздохнуть свободно, потому что от всего этого я уже начинаю сходить с ума. В этом деле возникло столько загадок (которых я терпеть не могу), что мне не удается с уверенностью обозначить ни факты, ни их причины. Теперь я смогу умыть руки и снова заняться обычными уголовными делами, в которых нет мистики и загадок. Конечно же, сэр, я буду весьма рад, если вы объясните мне, что тут произошло, и буду благодарен, если услышу от вас, что его вытащило из постели, когда его ранил кот, и кто орудовал ножом во второй раз. Не мог же сам Сильвио совершить все это! Знаете, я все еще думаю об этом. Мне надо во всем разобраться, иначе этот вопрос не даст мне покоя, когда мне придется заниматься уже другими делами!

Когда Маргарет вернулась с прогулки, я встретил ее в холле. Она по-прежнему была бледна и печальна, хотя я надеялся, что прогулка ее оживит. Как только она меня увидела, ее глаза вспыхнули и она пристально посмотрела на меня.

— У вас есть для меня хорошие новости? — спросила она. — Что, отцу стало лучше?

— Да, ему лучше. А почему вы так подумали?

— Я увидела это у вас на лице. Мне нужно сейчас же идти к нему. — Она бросилась к лестнице, но я остановил ее:

— Он сказал, что пошлет за вами, как только оденется.

— Он сказал, что пошлет за мной? — удивленно повторила она. — Значит, он пришел в себя? Я не думала, что ему стало настолько лучше! О Малькольм!

Она опустилась на ближайшее кресло и расплакалась. Я и сам еле сдерживался, чтобы не показать свои чувства. Ее счастливый вид и душевное волнение, упоминание моего имени в таком контексте и в такое время, неожиданно возникшие надежды — все это, свалившись на меня разом, всколыхнуло все мои чувства и затмило разум. Заметив, как я взволнован, Маргарет как будто поняла, что творилось в моей душе. Она протянула руку, которую я крепко сжал и поцеловал. Мгновения, подобные этим, когда влюбленным выпадает возможность показать друг другу свои чувства, случаются по воле богов! До этого, хоть я и знал, что люблю ее и что она будто бы отвечает мне взаимностью, во мне теплилась лишь надежда. Но сейчас протянутая мне рука и трепет, который я почувствовал в ответ на ее пожатие, вместе с полным любви взглядом ее восхитительных, бездонных, темных глаз, лучше любых слов свидетельствовали о том, чего может ожидать или требовать самый нетерпеливый возлюбленный.